Александра Лисина - Возвращение

- Ну, конечно! А мне теперь эту кашу расхлебывать!

- Бел, да что тут такого? Тебе ж не привыкать: со Стражами ты много лет ходила в дозоры, Гончими управляла, с хмерами держишься на равных, эльфы тебя уважают... даже Охотники признают, что с тобой лучше не связываться! У тебя весь Проклятый Лес к ногтю прижат! Ни одна зверюга лишний раз не вякнет! Питоны издалека раскланиваются! Да с твоими способностями и рунами Подчинения ты лучше всех с ними управишься!

- А оно мне надо? - сварливо осведомилась Белка. - Сидеть с ними, как с детьми малыми, терпеливо объясняя и доказывая, что они не рабы? Учить их заново жить, потому что кое-кому вдруг показалось, что все уже закончилось, а единственное, что им осталось - это с честью выполнить свой долг и, по возможности, поскорее помереть, чтобы не осквернять наш мир своим присутствием? Скажи, мне это надо - вытаскивать их ямы тех, кто сам этого не хочет? Знаешь, сколько придется потратить на них времени и сил? Знаешь, как тяжело перебарывать тех, кто готов в любой момент закрыть глаза и упасть замертво? Кто решил, что уже мертв, и теперь только ждет повода позвать Ледяную Богиню? Нет? А знаешь, что будет, если я утром встану и велю им уйти?

Лакр неловко кашлянул.

- Догадываюсь...

- Они встанут и уйдут, рыжий! Но недалеко. До первой полянки. Где сядут на землю, сложат ручки и тихо помрут дней через десять, потому что у них не будет ни желания, ни воли, ни сил, чтобы встать и просто поесть! После чего счастливыми тенями вознесутся к своим остроухим богам и будут искренне считать, что искупили вину!

- Зато у тебя больше не будет проблем. Разве нет?

- У меня их не будет даже в том случае, если я выведу этих кроликов в чистое поле да зарублю к Торковой матери, чтоб не мучились. Но я этого не сделаю. И знаешь, почему?

- Почему?

- Потому что искупление - это не смерть, - сурово отрезала Белка. - Не рабское послушание и не растительное существование, в котором тебя не заботит ничего, кроме желания угодить хозяину. Это не молчание в ожидании какой-нибудь команды. И не медленное угасание, в котором собственной смерти ждешь, как благословения небес. Нет, рыжий. Искупление - это работа. Тяжелая, нудная и очень долгая работа. Это осмысление, помогающее понять прежние ошибки. Готовность учиться новому. Смирение, смешанное с искренним желанием все исправить. И жизнь, наполненная новым смыслом. Жизнь, в которой не загибаются от тоски и самобичевания. В которой не терзаются прошлым и в которой очень стараются себя изменить. Сами. Изнутри. Без всяких рун и заклятий. Искупление - это жизнь, в которой ты каждый день помнишь о совершенной ошибке, но при этом делаешь все, чтобы больше никогда не повторилось то, чему ты когда-то не сумел воспрепятствовать. Именно в этом - настоящее Изменение. Правда, Тиль?

Тирриниэль быстро кивнул.

- Конечно. В свое время мне пришлось оказаться на грани, чтобы это понять.

- Зато ты сделал все сам. А эти хорьки хотят достичь просветления чужими усилиями. Получить прощение, не ударив палец о палец! Соображаешь, в чем разница? Так зачем мне им помогать? Зачем куда-то тащить, если они сами этого не желают и всякий раз клонятся туда, куда ветер подует? Для чего стараться, если они просто будут выполнять то, что я скажу, но ни на шаг не приблизятся к настоящему пониманию?

Лакр сконфуженно потупился.

- Вот и я не знаю, - вздохнула Белка, внезапно успокоившись. - Мне не нужны тридцать идиотов, стремящихся сбежать от собственной совести. Может, для них это было дальновидно и разумно - дескать, лучше так, чем Отречение и встреча с братьями в Темном Лесу. Поступиться гордыней и самомнением, быть готовым терпеть унижения, сносить чужие глупости и колебания дурного настроения. Может, они действительно посчитали, что это правильно и что терзающее их чувство вины со временем притупится. Без понятия. И может, когда-нибудь они поймут, что просто искали легких путей. Но я, чтоб ты знал, никогда не требую от своих подопечных раболепства. И не терплю тех, кто не может мне возразить. Более того: жестоко за это наказываю, потому что до сих пор считаю, что правильный аргумент непременно должен быть озвучен. Разумеется, в свое время и на своем месте. Да, я требую от них беспрекословного подчинения. Да, слежу за дисциплиной. Да, могу покалечить того, кто бросил мне вызов и не сумел доказать, что он этого достоин. Однако те, кто мне доверился и признал мою власть, ВСЕГДА остаются свободными в своих решениях. Я не ограничиваю их ни в чем. Просто спрашиваю за каждое слово и требую, чтобы они за него отвечали. По делу сказал - добро, уважаю. Бахвалишься на пустом месте - хорошо, давай проверим, так ли ты умел. Докажешь, что хорош в бою, отлично: живи. Не докажешь - не обессудь: какое-то время походишь в лубках и попрыгаешь на одной ноге, но зато потом сто раз подумаешь, прежде чем открывать рот или выпускать когти... такова моя правда, Лакр. И таковы мои методы. Может, они излишне жестокие, но они работают и работают хорошо: за последние несколько веков среди Охотников не было ни одного случая, чтобы кто-то погиб у меня на Охоте. И не было ни одного перевертыша, которого я не смогла бы удержать от срыва.

Громадный волк, подняв массивную голову, серьезно кивнул.

- Вот так, - заключила Белка. - Так мы и живем, рыжий. Конечно, в стае не принято оставлять братьев в беде. Каждый из нас готов на многое, чтобы выручить оступившегося. Но когда кто-то отказывается от себя самого и решает сдаться... когда он боится взглянуть правде в глаза и предпочитает утонуть, чем барахтаться до последнего, или отказывается идти вперед, хотя когда-то вся стая была готова нести его на руках... в конце концов, от такого дурака отворачиваются все. Безвольному трусу, отказавшемуся сражаться даже за себя самого, больше никто не подаст лапу. Никто не подойдет и не встанет плечом к плечу. С таким не войдут ни в одни двери, не станут загонять одного оленя. И помощи предлагать больше не станут. Просто потому, что он уже умер. Умер для всех и, прежде всего, для себя самого. Его больше нет, понимаешь? От него осталась лишь пустая оболочка, которая ходит, ест и пока еще способна разговаривать. Но она больше ничего не желает в этой жизни. Ни о чем не думает. Ничего не стоит и ни к чего не пригодна. Я уже сделала для них одну уступку, когда уговорила хмер не рвать их в клочья, и не совсем понимаю, для чего должна брать на себя лишнюю ответственность, становиться им мамкой и тащить с собой эти тридцать пустых оболочек, которые оказались не нужны даже самим себе!

Лакр неуверенно оглянулся на спящих эльфов.

- Но может, все не так плохо? Все-таки им здорово досталось. Может, они еще сумеют понять?