Руслан Мельников - Алмазный трон

Еще один вдох. И еще несколько человек лежат на полу.

И — еще. И — снова.

Вскоре из живых в зале остались только Тимофей да Бельгутай, неподвижно стоявший в одиночестве возле замороженного ханьского мага.

Хотя нет, не только… Арина тоже, кажется, была еще жива. Точно! Из угла, в котором лежала гречанка, донесся слабый хриплый стон. Чуть шевельнулось изуродованное и окровавленное тело ворожеи. Крепко приложенная о стену в самом начале схватки, она теперь приходила в себя.

Кощей вскинул было руку к ней. Но отчего-то промедлил со смертоносной волшбой. Задумался о чем-то…

— Кстати, плотская любовь тоже способна давать и продлевать жизнь, — улыбнулся он, то ли обращаясь к Тимофею, то ли разговаривая сам с собой, но не отводя при этом глаз от Арины.

Плавное движение узкой кощеевой ладони — и с гречанки спало ханьское заклятье. Ее вросшие в бока руки с отвратительным хлюпающим звуком вышли из тела. Расцепились и засучили пятками по полу голые ноги.

Избавление от чар оказалось болезненным. Арина выгнулась всем телом, словно бесноватая. Долгий надрывный крик заметался по тронной зале.

И еще одно движение Кощеевой длани. Раны на теле Арины затянулись. Ворожея затихла. Некоторое время она неподвижно лежала на полу, тяжело и шумно дыша. Упругая грудь ходила ходуном.

— Встань! — приказал Кощей колдунье.

Она зашевелилась. Медленно поднялась на ноги. Шатнулась. Чуть не упала.

Гречанка благоразумно не предпринимала никаких попыток колдовать. То ли была еще слишком слаба для этого, то ли понимала, что в магическом поединке против Кощея ей все равно не устоять.

— Подойди, — прозвучал новый приказ.

Арина, опустив голову и безвольно свесив руки, послушно выполнила его.

— Ближе, — велел Кощей.

Гречанка встала перед самым троном. Тимофей отметил про себя, что былая красота ворожеи, в общем-то, никуда не делась.

Темная гладкая кожа, высокая грудь, округлая линия бедра, плоский живот, стройные ноги, треугольный пушок черных волос, прикрывающих лоно, упругие ягодицы… Все при ней, все как и прежде. Ханьская магия, уродовавшая тело гречанки, ушла без следа. На боках, руках и ногах не осталось ни шрамика. Не видно было также ссадин и царапин от удара об стену. Кощей, оказывается, способен был не только умерщвлять, но и исцелять. Причем быстрее и лучше Угрима.

Правда, сейчас Арина вся — с головы до пят — была перемазана грязью, а ее спутанные, слипшиеся волосы казались седыми от пыли. Но даже в таком неприглядном виде гречанка пробуждала желание. А может быть, неспроста это? Может быть, все колдовские способности, еще оставшиеся при ней, Арина тайком направила именно на это? Может, ворожея очень хочет понравиться Кощею?

Интересно, а тварь, пришедшая из мертвой нави, вообще способна оценить живую женскую красоту?

Видимо, способна. Видимо, Арина твари понравилась.

В паху Кощея что-то шевельнулось, набухая. Тимофей отвел глаза. Настолько это «что-то» выглядело отвратительным. У людей все не так, у людей — иначе. Бедная, бедная Арина…

Кощей улыбнулся гречанке:

— Хочешь жить, ведьма, или предпочитаешь лежать с ними? — Он кивнул на мертвые тела, из которых только что выдышал жизнь.

— Хочу, — раздался тихий голос из-под густых волос, закрывавших лицо Арины. — Хочу жить…

Язык гречанки тоже был освобожден от ханьской волшбы. Она могла говорить.

— А будешь ли ты любить меня на ложе, как верная раба любит своего господина? — с насмешкой спросил Кощей. — Отдашь ли мне свою любовь всю и без остатка? Порадуешь ли своими ласками? Станешь ли первой наложницей в моем гареме?

— Буду, — снова донесся из-под грязных волос слабый голос. — Буду любить. Отдам. Порадую. Стану…

Она была готова на все.

Кощей удовлетворенно кивнул. Взглядом указал Арине на место у трона. Обнаженная гречанка опустилась к ногам нового господина. Туда, куда и было указано.

— Тебе стоило бы поучиться у нее покорности, — обратился Кощей к Тимофею.

В самом деле, сильная колдунья, жаждавшая любой ценой остаться в живых, принимала свою незавидную участь с большим смирением и с большей готовностью, чем Тимофей — свою.

И все же странно. Кощей и Арина… Неужели никейская ворожея действительно так необходима навьей твари для любовных утех?

Кощей глумливо подмигнул Тимофею:

— Слуги-чародеи мне не нужны, но наложницы-чародейки очень страстны и любвеобильны. Они способны согреть даже мое холодное ложе. Да-да-да, кто-то из живых должен делать и это. Знаешь, я так соскучился по женщинам этого мира.

«Ну конечно, после стольких-то веков воздержания!» — подумал Тимофей.

— Одна ночь любви порой дает ощущение жизни больше, чем десятки смертей. — Кощей перестал улыбаться. — Но это, конечно же, ни в коей мере не отменяет твоей службы. Так что теперь поднимайся ты, слуга.

Еще одно легкое движение длинных тонких пальцев.

Оцепенение, все еще сковывавшее тело Тимофея, отпустило. На этот раз — окончательно.

Он поднялся на ноги. Машинально взял лежавший рядом меч. Вот только зачем?

Тимофей тупо уставился на бесполезное оружие. Зарубить Кощея он ведь не мог. Клятва верности, данная вроде бы Угриму, на самом деле не позволяла ему поднимать руку на навью тварь. И это Тимофей уже прочувствовал на собственной шкуре. Просто уйти он не мог тоже. Некуда было. Да и не отпустит Кощей слугу, который ему так приглянулся.

И что же? Он обречен теперь служить навьей твари? Как Арина. Только на ином поприще.

— Не упрямься, не противься и не огорчайся, — с усмешкой посоветовал Кощей. — Я легко мог бы сделать из тебя покорную куклу, но мне этого не надо. Видишь ли, когда накладываешь на человека чары, он утрачивает волю, смекалку и живость ума. Заколдованный слуга подобен послушному, но глупому и вялому ребенку, не умеющему шагу ступить без опеки. Таким слугой приходится управлять, за него приходится думать, приходится всякий раз указывать ему, что следует делать и как должно поступать. — Кощей поморщился. — Мне нужны другие слуги. Те, которые будут служить верно и ревностно, но при этом не утратят способности самостоятельно искать наилучшие пути к исполнению моих приказов. Те, которые не станут отвлекать меня по пустякам. Те, которые будут подчиняться по доброй воле и собственному разумению, а не по магическому принуждению. Те, которые во имя мое и во благо мое быстро и без пощады убьют многих, по своему усмотрению выбирая самые действенные способы для убийства. В конце концов, меня интересует лишь смерть живых, а не то, как именно они погибнут. Их смерть дает мне ощущение жизни — вот что главное. И совершенно не важно, несу ли я смерть живым сам, или по моей воле одни живые умерщвляют других. Я с одинаковым удовольствием вдохну любую жизнь. Ты понимаешь, о чем я говорю, слуга?