Татьяна Смирнова - Зона сумерек

— Спасибо, — хмуро отозвался Колобок. Мыслями он был уже не здесь. Но на выходе из гостиницы он все же задержался и бросил последний взгляд на странного человека, которого собственные подчиненные звали Змеем, любили больше жизни и боялись больше смерти. Взгляд карих глаз был непроницаем и убийственно холоден. Колобок с сомнением посмотрел на свою руку: в кулаке были зажаты два ключа — от камеры страшного заключенного и от автомобиля "призрак убитой совы".

— Если что, — тихо произнес Глеб, — ты «корочками» махать не стесняйся.

— Спасибо, — еще раз повторил Колобок.

Машина тронулась с места мягко и совершенно бесшумно. Мощный зверь, загнанный под капот, недовольно урчал — он мог бежать раз в пять быстрее.

Деревянные дома кончились, пошли многоэтажки. Вдоль шоссе мелькали зонтики пальм. На перекрестке согласно моргали рыжим глазом сразу пять светофоров.

"Направо пойдешь — в Мешхару попадешь. Хорошим ходом да с такими номерами часа через полтора а то и быстрее можно быть там… А потом останется только застрелиться из табельного оружия. Или повеситься на табельной удавке. Или нырнуть в запутанные и страшноватые подземелья Шлосс-Адлера, укрепленные досками и кусками рельс и на свой страх и риск попытаться отыскать Берегового. Обязательно его самого. Без висящей на хвосте «команды» где каждый третий стучит либо Бару, либо местным уголовным «авторитетам»… И сказать напрямик: СНБ согласно поддержать народного лидера. Сдается, Глеб хотел именно этого. Впрочем, захоти Змей всерьез, он бы не постеснялся сам нырнуть в «трубы», прямо в своей снежно-белой рубашечке. И ведь не заблудился бы там…

Налево пойдешь — в "Белую Лебедь" попадешь. Символично. Даже слишком.

"Я не выдал"… Решил, конечно, сам. Пузо ему не указ. Мешхаре не отдал и не придушил в камере как кутенка. Держал, словно пса на цепи. В справном хозяйстве и вошь — скотина. Вот и пригодилось. "Не судите, да не судимы будите". Он и не судил. Он без суда и следствия… А Бог сам разберется которые его, а кто — двумя этажами ниже. Страшный человек — подполковник СНБ Глеб Мозалевский. Но — понимает, боже, как понимает! И не судит… Уничтожит по необходимости, по прихоти, но не по греховности. Хорошо такого иметь в исповедниках. Впрочем, толку о душе думать, когда с телом еще не ясно…"

Огонек, обозначающий поворот так и не мигнул. Колобок миновал перекресток и мягко притормозил немного не доезжая до знаменитого и очень солидного пивбара «Бавария». Единственного питейного заведения в городе, оборудованного железными решетками на окнах. Не иначе — по этой причине его года полтора назад облюбовал Пузо…

В любом городе, несмотря на различие архитектурных стилей, без ошибки можно вычислить три здания: мэрию, баню и тюрьму. Приземистый продолговатый параллелепипед из серого камня принадлежал к памятникам архитектуры, охраняемым государством, и, действительно, охранялся очень хорошо: его опоясывал непроницаемый бетонный забор в два человеческих роста, по верху змеилась «колючка», а с крыши изливали голубоватый, мертвый свет два мощных прожектора. Он был так пронзителен, что Колобок, пересекая двор, заслонился ладонью. Немолодой, подтянутый охранник ничуть не удивился позднему визиту, даже изобразил на усталом, темном лице некое подобие улыбки.

— Вас сопровождать, или… — Справлюсь, — ответил Колобок, пожимая плечами, — да и потом, все равно без присмотра не оставите. Только не говорите мне, что у вас на вахте "кабельного телевидения" нет.

— Не скажу, — без улыбки отозвался охранник, — есть телевизор. Только оружие все равно попрошу сдать. На выходе получите. Сами понимаете, инструкция.

Колобок еще раз пожал плечами и расстался с плоским, компактным «Вальтером».

Камера заключенного 1056 находилась на минус втором этаже. Это означало, что надо пройти весь первый этаж до конца коридора, выкрашенного зеленой краской, с молочно-белыми лампами дневного света и однообразными рядами дверей, и по узкой лестнице спуститься еще на два этажа вниз. Пять минут туда, пять — обратно, минут десять — на разговор. Документы оформлять не придется, достаточно устного распоряжения Мозалевского…

Колобок шел, а в голове, словно лента видеопленки, склеенная в кольцо, крутились кадры банкета в «Баварии»: Столы буквой «П», хрустящие скатерти, запотевшее стекло массивных емкостей с жидкостью янтарной, солнечной, жидкостью темно-коричневой, даже на вид — вязкой и жидкостью прозрачной как слеза.

Мелькали лица, насквозь знакомые, на которых он давно научился читать малейшие оттенки настроения. Мешхарцы изображали дипломатическое недовольство, но втайне, Колобок мог поклясться в этом, были даже довольны инцидентом, он давал им долгожданный повод разместить на территории Халибада пару-тройку подразделений типа «Дельта» или «Смерч». А это было ни к чему, совсем ни к чему, тем более сейчас.

"Народ нас не поймет", выразился Пузо, и на этот раз он был стопроцентно прав, что с ним, хоть редко, но случалось.

Алаты и сартэки не терпели друг друга даже из вежливости. К тому же оба народа практиковали кровную месть. Ой, не стоило подливать бензина в этот костер, он и так горел хорошо. Но главное было даже не в этом. Главное было в другом, и об этом главном пока знали всего три человека. И еще, возможно, Мозалевский…

Упрек Розали Логан задел Колобка больнее, чем он думал. "Белая таможня" по сути кормила город. Но иначе сейчас было нельзя. Любой ценой не пустить соседей на постоянное проживание… Сохранить тайну как можно дольше.

В Халибаде нашли нефть! Богатейшее месторождение. И это нужно было скрыть от «соседей» во что бы то ни стало.

Из «Баварии» он ушел, можно сказать, стратегически. Проиграть в преферанс партнерам, которые тебя знают как облупленного, показать им прикуп так, чтобы комар носа не поточил — это было, своего рода, искусство. Или чудо, которое не повторить дважды, даже асу карточных баталий. Зато потом все было просто: в их компании существовал неписаный закон — долг гасился сразу.

Колобок оставил своих партнеров и прочую публику когда водочка цвета девичьей слезы была уже отполирована пивком, пиджаки уже сняты, правда, галстуки уцелели, но Колобок знал, что не долго ждать и галстукам.

Девицы — крашеные блондинки лет девятнадцати — двадцати уже просочились в банкетный зал. За стол их пока что не звали, но и не гнали уже, так что пока он катается, коллеги "дойдут до нужной кондиции", и потом никто не вспомнит, что ему приходила в голову блажь куда-то исчезнуть. Девицы сейчас Колобка вообще не тревожили, все они получали "на такси" в кассе СНБ.