Светлана Борисова - Колыбельная для вампиров

— Мика, прекрати! Я прекрасно осознаю, кто у нас мотор, а кто — передаточное звено! Поэтому не комплексуй, я не рвусь на твое место! Мне и на своем с избытком хватает головной боли. Времени не хватает ни на что, а про личную жизнь и вовсе скоро придется позабыть при таком расписании, — сердито произнес Штейн. Помолчав, он примирительно добавил: — Я же знаю, как ты неоднозначно относишься к Старейшему. Решил, что сам справлюсь со сложившейся ситуацией. А еще я надеялся, что он просто исчезнет с нашего горизонта, и тогда его визиты не будут иметь никакого значения.

В комнате повисло тяжелое молчание. Наконец, Палевский немного успокоился, но все еще холодным тоном произнес:

— Прости, Томас. Постараюсь в ближайшие несколько месяцев определиться и снять с тебя чрезмерную нагрузку, а сейчас несмотря ни на что я не могу бросить институт генетики. Рени умирает из-за генетического сбоя и мне наплевать и на дела Совета, и на Старейшего.

— Ну, вот! И ты же еще ругаешь меня за скрытность! — сердито воскликнул Штейн. — Ведь мы с Рени старые боевые товарищи. С ней приключилось несчастье, а ты молчишь как рыба. Я понимаю, что ничем не могу помочь но, по крайней мере, я мог бы поддержать вас морально. Ты уже что-нибудь нащупал, чем вызвана болезнь?

— Нет, хотя бьюсь дни и ночи в поисках дефекта, но пока все тщетно. Думаю, всему виной лучевая болезнь. Во время разведки в США Рени попала под взрыв экспериментальной атомной бомбы, — ответил бесцветным голосом Палевский и, помассировав изящными длинными пальцами усталые веки, снова взялся за бокал с коньяком.

Штейн тревожно глянул на него, ожидая продолжения, но тот неожиданно сменил тему.

— Так, а что у нас с Мари? Мы как-то отвлеклись на другие темы. Что приключилось с её назначением? — спросил Палевский, вопросительно посмотрев на собеседника.

— Я понимаю, ты недоволен назначением дочери в СБ. Это слишком опасно, а она у вас единственный ребенок, — нейтрально начал Штейн. — Конечно, вы не хотите рисковать ее жизнью, но думаю, беспокоиться не о чем. Я лично за ней присмотрю.

— Что-то ты темнишь, мой юный друг, Хватит вилять, Томас, не зли меня больше необходимого. Что значит, «лично присмотришь»? Не ты ли только что распинался, что у тебя дел выше крыши и нет никакой личной жизни? А тут вдруг личный присмотр за какой-то стажеркой, пусть она и моя дочь…

Палевский откинулся в кресле и насмешливо воззрился на собеседника.

— Неужели положил глаз на Мари и решил совместить приятное с полезным? Я не возражаю, — вкрадчиво произнес он и, слегка подавшись вперёд, уже серьёзней добавил: — Поверь, Томас, принять такого зятя в нашу семью для меня большая честь, — с растущим изумлением он заметил, что скулы друга запылали румянцем.

— Teufel! Не хотел говорить, но придётся. Опять ты будешь вопить, что я скрываю информацию, но учти, это для твоего же блага! — поспешно воскликнул Штейн. — В общем, первоначально Мари распределили в аспирантуру на кафедру физико-математических наук в Академии. Что неудивительно при ее математическом таланте, но тут вмешалась эта древняя сволочь, Старейший. По его приказу Мари зачислили стажером в безопасность, причём не куда-нибудь в административные отделы, а оперативником на выезды.

— Что ещё? — бесцветным тоном спросил Палевский.

— Иногда он сам будет определять ей задания.

— Это всё?

— Да.

— Я надеюсь, — с тихой яростью прошипел Палевский, явно выбитый из колеи услышанной новостью. — Дьявол! Вроде ж на этот раз я нигде не переходил ему дорогу, — пробормотал он и, достав сигареты, нервно закурил. — Выходит, Старейший сих пор не простил мне восстания! Подозреваю, что и в живых я остался только из-за работ в генетике, — сделав несколько затяжек, он смял сигарету в руке. — Вот злопамятный мерзавец! Всё никак не может успокоиться! Вот и мстит, постепенно убивая дорогих мне людей, сначала Эльжбету, а теперь взялся за Мари.

— Послушай, Мика, может не так всё плохо? Давай, как и обещал, я лично присмотрю за Мари. Клянусь, с ней ничего не случится.

Не слушая Штейна, Палевский вскочил на ноги и нервно заметался по кабинету. По его напряженному лицу чувствовалось, что выхода из сложившейся ситуации он не видит: слишком уж силен противник. «Матка боска! Спасения нет. В любое время Старейший может ударить через ноосферу и мгновенно убить и девочку и Рени».

— А знаешь, Томас, мне в голову пришла занятная мысль, — подавив панику, произнес Палевский с нервным смешком. — Человечество молится о чуде богоявления. Причём денно и нощно, прося, чтобы Он обратил на них своё внимание. Безмозглые идиоты! Радовались бы, что Богу нет до них дела, а то ведь можно и получить желаемое. То-то будет радости! Так ли благ и всепрощающ окажется Вседержитель в миру? А вдруг он будет гневен и нетерпим, как многие религиозные фанатики? И как тогда жить? — после небольшой паузы он сердито добавил: — Черт побери! Почему бы этому ублюдку не оставить нас в покое! Казалось бы, сделал своё дело и скройся с глаз долой! Так нет, все ему неймётся.

В кабинете повисла тягостная тишина. Завершив свой гневный монолог, Палевский надолго умолк. Мужчины тщетно искали пути выхода из безвыходной ситуации. Особенно их угнетало осознание собственного бессилия, — ведь властные натуры с трудом переносят, когда что-то довлеет над ними, будь то люди или обстоятельства.

— Пожалуй, я пойду. Время не ждет, — мрачно произнес Палевский. — В следующий раз поговорим об остальных делах.

«Teufel! Так хорошо начали, а кончили за упокой!» — расстроено подумал Штейн, провожая Палевского и, пожав ему руку на прощание, внезапно повеселел и дружески хлопнул по плечу.

— Знаешь, Мика, хватит дергаться! Иногда и нам нужно расслабляться, — произнёс он, ободряюще глядя на старшего товарища. — В болото все треволнения, ведь жизнь продолжается, несмотря ни на что! Бросай свои дела и прилетай ко мне на Алтай к Телецкому озеру. Честное слово, не пожалеешь! У нас небо такое синее, какое питерским аборигенам и не снилось, а восходящая луна просто огромна до неприличия! Вот такая! Хочешь, приезжай со всем семейством. Организуем охоту или рыбалку. Отдохнем на природе, поедим шашлыков, в картишки перебросимся.

— Спасибо за приглашение, я подумаю, — вынырнув из своих дум, не сразу отозвался Палевский и искренне улыбнулся. — Томас, ты как был в душе сентиментальным романтиком немецкого склада, так им и остался, несмотря на свои спецназовские выверты.

Оставшись один Штейн, устало сгорбился в кресле. «Mein Gott! Какой же выдался тяжелый денёк! Ещё и Мика напоследок добавил. Teufel! Стар становлюсь. Может, стоит уйти в свободное плавание? В бизнесе сам себе хозяин… увы. Власть денег это замечательно, но конкуренты моментально сожрут незадачливого финансиста без сильной протекции в политике, — выпрямившись, он яростно потёр лицо. — Не стоит горячиться, принимая опрометчивые решения. Быть у руля власти это самое надежное в мире место. Всё остальное приложится: и деньги, и женщины и многое другое».