Наталья Игнатова - Причастие мёртвых

— Сегодня не я звезда вечера.

— Да ладно уж. Заноза уступит. Он вежливый. Настоящий англичанин. 

Был ли Заноза, на самом деле, вежливым, Мартин, конечно, не знал. Не настолько еще хорошо он изучил этого упыряку. Но Зуэль мог не переживать о том, что внимание гостей сосредоточено на ком-то, кроме него. Он и не переживал, он выделывался, уверенный в себе настолько же, насколько был уверен Заноза. Хотя, знай упырь о том, что, оказывается, этим вечером соперничал с Зуэлем, наверняка, удивился бы. Уж кто точно знал, что это место и эти люди принадлежат чернокожему танцору, так это он. Мартину так казалось.

То есть, он не мог представить себе, чтоб Заноза, вообще, с кем-то в чем-то соперничал. «Я лучший» не подразумевало конкуренции.

Но когда вечер вплотную подошел к границе с ночью, когда погас свет в зале, и выхваченным из тьмы остался лишь подиум в центре, тогда пришло время Зуэля. А Заноза, из неотразимого и безмерно обаятельного покорителя сердец превратился в заинтригованного происходящим мальчика. В ребенка в цирке, ожидающего, когда начнется сказка.

Он не был ребенком. Он был циничным, наглым, самоуверенным кровопийцей. Но это ничего не меняло. Циничный, наглый, самоуверенный кровопийца не верил в магию, но безоговорочно верил в волшебство. Интересно, кого следовало благодарить за это? Его ратуна? Или того турка, Хасана? И кому из них следовало отрезать голову за то, что парень как ожогов боится прикосновений?

Как танцевал Зуэль, Мартин видел много раз. Но это всегда был другой танец. И всегда смотреть на Зуэля можно было бесконечно. Каждое его выступление было как небольшой, но завершенный и совершенный балет. Действо, в котором любой жест нес красоту и смысл, и множество подтекстов. Заноза не зря ожидал чуда, не зря верил в волшебство. Зуэль был Мастером. Где-нибудь в других мирах, где довелось побывать Мартину, его назвали бы чародеем. Чародеем танца. 

Сегодня темная ночь опустилась на «Нандо», беззвездная и безлунная. Странное, страшное подземное сияние очертило худой, ломаный силуэт. Черный и как будто плоский. Ожившая тень. Чья-то темная половина. Тень выгнулась, угловатость сменилась гибкостью и пластикой просыпающейся в тепле змеи. И метнулась вперед, вверх, сразу во все стороны… одна, две, три — десяток теней, разящий удар, нанесенный одновременно во всех направлениях. Змея, кобра, или какая-нибудь еще ядовитая, жуткая тварь, пришла в ярость, едва пробудившись. Этот танец Зуэля был танцем смерти, никогда раньше Мартин не видел ничего подобного. Но… так было всегда. Зуэль не повторялся.

Правда, и ничего настолько страшного он раньше не танцевал.

Мартин не видел противников мечущейся по сцене змеи, но очень хорошо представлял их. Танец давал волю воображению, и одновременно не оставлял места для иллюзий. Представить можно было лишь то, что задумал Зуэль, лишь то, что он хотел показать. У змей не бывает когтей, но эта змея… это чудовище, демон, когтями разрывало врагов… Нет! Не врагов.

Добычу.

Он не стал бы есть убитых, Мартин знал — штез! он знал себя, — он убивал просто ради забавы, ради утоления злости, ради того, чтобы получить удовольствие. Но все равно они были добычей. Не врагами. Не равными. Игрушками, в которые демон заигрался и… сломал. Потому что ломать интереснее, чем просто играть.

Мартин посмотрел на Занозу и натолкнулся на взгляд в упор. Упырь не смотрел на сцену, он видел Зуэля, это несомненно, он увидел все, что должен был, и поэтому смотрел на Мартина. Удивленный, но ни капли не испуганный. Во взгляде был сияющий, чистый восторг. Как тогда, на Тарвуде, у фонтана, когда Заноза спросил про крылья.

Мартин пообещал себе, что когда-нибудь свернет Зуэлю шею. Потому что… нельзя так с детьми. Нельзя, и все!

И тут черный силуэт стал белым.

По залу прокатился тихий изумленный шепоток — грим Зуэля видели все, но преображение все равно оказалось неожиданным. Если черный демон, черная хищная тварь, была змеей. Змеем. То белый… кто? ангел? в нем безошибочно угадывался кот. Кот. Не тигр, не лев, даже не леопард какой-нибудь или, там, хотя бы ирбис. Это был кот настолько белый, настолько домашний и настолько породистый, что слезы на глаза наворачивались от умиления. Глаза Зуэля сверкнули синим, так что Мартин вздрогнул. Похоже, теперь была его очередь смотреть на Занозу. А тот уставился на сцену, недоуменно и недоверчиво.

Кот увидел змею. Домашний, породистый, ухоженный котик. В одно мгновение превратившийся во вздыбленного зверя, с выгнутой спиной, оскаленными клыками и острейшими когтями.

— Они враги, — вспомнил Мартин. — Змеи и кошки.

Он что-то об этом слышал. Или, может, читал. 

Заноза мотнул головой, не отрывая взгляда от Зуэля.

— Змеи, может быть. А кошки просто играют.

И кафарх Мартина опять завозился во сне, заурчал, не открывая глаз. Он не хотел убивать врагов. Он хотел поиграть. Просто поиграть. До смерти.

Так же, как играли сейчас на сцене кошка и змея. Черное и белое. Правда, что ли, демон и ангел? Играли не на жизнь, а насмерть. Когти против когтей, яд против яда, гибкость и скорость против скорости и гибкости. Зуэль не был провидцем, чародеем был, это правда, но его танцы при всей своей символичности, никогда не становились пророческими.

Раньше. Кто знает, как оно сейчас? Кто знает, как на Зуэля подействовал Заноза, со своими дайнами, своей улыбкой, своим магнетизмом. С детской верой в чудеса, и злым, подростковым цинизмом.

— Я не хочу с тобой драться, — сказал Мартин.

— Это не драка, — отозвался Заноза. — Я же сказал: просто игра. И ты — хочешь.

Глава 13

Только один из тысячи, говорит Соломон,

Станет тебе ближе брата и дома,

Стоит искать его до скончания времен,

Чтобы он не достался другому.

Девятьсот девяносто девять других

Увидят в тебе то, что видит весь свет.

А Тысячный не откажет в объятиях своих,

Даже когда целый мир говорит тебе "нет".

Он с тобой, если прав ты и если не прав.

Надо или не надо,

Встанет на защиту у всех на глазах,

Только чтоб ты не падал!

Девятьсот девяносто девять бросят тебя,

Не стерпев насмешек и злости,

А Тысячный, бесконечно любя,

Будет рядом у эшафота — и после!

Починить плащ можно было только на Кариане. Вещников — мастеров, умеющих восстанавливать предметы из обломков и обрывков хватало по всему Кольцу, но Мартину нужен был тот, кто умеет видеть сохраненные предметом эмоции. У дома Алакран было три таких мастера. Все трое жили в Куполе, официальной резиденции клана, располагавшейся на Кариане. Noblesse oblege. Великий клан может иметь поместья на любых других планетах Кольца, но резиденция должна быть только в столице.