Роман Афанасьев - Огнерожденный

Подмастерье дернулся, и жирный кусок краски шлепнулся на новые, еще исходящие смоляным духом, доски пола.

– Да ничего, – отозвался он. – Все нормально.

– Брось. Видно же, с тобой что-то твориться. Ты в последние дни сам не свой. Озираешься по сторонам, вздрагиваешь при каждом резком звуке, словно чего-то боишься. Что стряслось?

– Тебе показалось, – отозвался Фарах, продолжая сосредоточено мазать стену огромной мохнатой кистью, напоминавшей лапу диковинного зверя.

– Нет. – Вступил в разговор Килрас. – Я заметил. Тебе плохо.

Подмастерье недовольно поморщился. Уж если Килрас заметил! Как нехорошо. Не нужно сейчас лишних вопросов. Ой, не нужно. Как бы не сболтнуть чего ненароком.

– Фарах!

Он резко обернулся. Грендир сидел на подоконнике, скрестив руки на груди. Глаза его горели. Сейчас бывший воришка был похож на небольшую птицу. Хищную птицу. С виду кажется – легкий, тощий, в чем только душа держится. Кожа и кости. Но, попробуй, тронь, – вмиг раздерет в кровавые клочья.

– Говори! – потребовал Грендир. – Говори. Тебе станет легче.

"Как бы не так" – подумал Фарах. И все же, вздохнув, начал рассказ. Обычно про свое прошлое он говорил мало и неохотно, – как и остальные воспитанники. Друзья все понимали и особо не настаивали. В приюте так принято: не важно кем ты был в прошлой жизни, главное то, кто ты сейчас. Никто не расспрашивал друзей о прошлом. У каждого есть свои секреты, и не обязательно делиться ими с остальными. Но сейчас для Фараха настала пора, когда он больше не мог терпеть. Ему необходимо было хоть с кем-то поделиться своими проблемами.

И все же, он рассказал немного. Начал с того момента, когда умер дед. Потом про встречу с Танваром, про дорогу в Сальстан… И как напоролся на Темных Жрецов. Рассказал про нападение, смерть друга и чудесное спасение. Про Хазирский Полдень молчал. Стискивая зубы, загоняя язык в ловушку зубов, запрещая себе даже думать об этом – молчал. Это не для них. Не для друзей. Кто знает, как сложиться жизнь? Быть может, подмастерью, за свои грехи, придется взойти на костер. Лучше друзьям поменьше знать о его делах – неосторожное слово может убить вернее стали.

Грендир слушал внимательно, но с сомнением, иногда недоверчиво хмыкая. Килрас же жадно впитывал каждое слово. Даже рот приоткрыл, – наверно чтоб ничего не упустить. Но к концу рассказа проняло обоих. Когда Фарах закончил, – на том, что когда возвращался от Ламераноса, то видел тень следящую за ним, Грендир слез с подоконника и подошел ближе а Килрас захлопнул рот.

– Почему? – спросил бывший воришка. – Почему ты им нужен?

Фарах мысленно сплюнул. Ну конечно, этот тощий проныра зрит в корень. Килрас, наверно, и не подумал – почему. Просто принял на веру, заинтересовался приключениями, пожалел.

– Не знаю, – ответил Фарах и по большому счету не соврал. – Быть может, из-за прошлого.

Действительно, он и в самом деле не знал, зачем понадобился Жрецам Темного Пламени. Дед – понятно. Для темных он предатель, его следовало наказать. Но зачем им внук? Разве что для устрашения, – весь род – под корень. А еще за ним, за Фарахом могли охотиться Жрецы Энканаса. Но они, конечно, не скрывались бы в ночи. У их с еретиками разговор короткий: вспышка пламени и – нет еретика.

– Повезло тебе, – буркнул Килрас. – Жив остался. Ты осторожней там. Сходи к Састиону, расскажи. Пусть прочешут улицы.

Грендир же глянул косо, но ничего не сказал. Задумался, – расспрашивать ли дальше или нет. Фарах видел, что друг ему поверил, но не удовлетворился ответом. Чувствовал – что это еще не все. И теперь в нерешительности – лезть в душу к товарищу или не стоит.

В повисшей тишине неожиданно громко скрипнула дверь, и в комнату заглянул Састион. Тощий как жердь, с непокрытой бритой головой, он был похож на рассерженное огородное пугало.

– Так. – Сказал он, обводя тяжелым взглядом комнату. – Бездельничаем?

Килрас выразительно посмотрел на Фараха – вот мол, удобный случай, давай рассказывай. Но подмастерье смолчал. Отвел взгляд, делая вид, что ему нечего сказать и взмолился о том, чтобы Килрас держал язык за зубами.

– Мы работаем, работаем, – забормотал Грендир, решивший, что пора вмешаться. – Краска густая, в комнате сыро не сохнет совсем. Ложится плохо, комками, не размешали, как следует. Не мы – торговцы, у них совести – ни на марку…

– Пока не выкрасите стены, – сказал Састион, – спать не пойдете. Даже не думайте об отдыхе.

На прощанье глянул строго, с угрозой, и захлопнул за собой дверь. Так что чуть свежая краска со стен не осыпалась.

– Сын селедки, – буркнул Килрас. – Тут работы на два дня!

– Вперед, – скомандовал Грендир. – Приступаем. Раньше начнем – раньше закончим.

И они взялись за работу. Говорили теперь много, вдосталь. Друзья спрашивали Фараха, – от чего не пожаловался воспитателю. Тот отвечал что неуверен, может, показалось, а выглядеть дурнем не хочется. Грендир соглашался, – и в самом деле, мало ли кто за кем следил. Килрас ворчал – поймать бы того "полуночника" да выбить бы из него – кто, когда и как. Фарах возражал: опасно. Можно напороться и на молодцов с Волчьей Заставы. Они сначала из мелкого арбалета пульнут в живот, а потом уже будут разбираться, кто это был. Не говоря уж о том, что если это были действительно Темные… Коль так, то им – что один, что трое – без разницы. Всех пожгут и не заметят.

Работали быстро, при том старались, но выходило все одно плохо. Краска не хотела ложиться на стены, в комнате было сыро и холодно, – самое дурное время для покраски. Ребятам стало ясно, что это все пустой труд. Не ляжет краска, не высохнет. Вытянется подтеками, темными пятнами, покроется плесенью, – а там и отскребать придется. Но задание есть задание, его надо выполнять.

Прервались лишь на вечернюю молитву. В главном холе собрались все – и малышня и старшие. Молились о ниспослании тепла и как всегда – за мир на землях Сальстана. Младшие воспитанники, уставшие и сонные, висли на соседях, засыпая прямо на полуслове. Да и ребята постарше еле двигали растрескавшимися губами и терли рукавами слезящиеся глаза. Было холодно и тоскливо.

Састион ограничился обычным набором молитв. Не стал ничего добавлять. Полчаса – не больше, как в старые вольные времена. После молитвы отправил всю малышню спать. А старшим велел закончить работу.

Пришлось возвращаться в опостылевшую комнату и продолжать мазать стены краской, замерзающей на глазах. От злости работали быстро, хотя очень хотелось спать.

Старания пошли в прок – ближе к полуночи работа была почти закончена. Но к тому времени сил на разговоры уже не осталось. Младшие давно спали, воспитатели тоже, так что в приюте царила тишина. Друзья работали молча, дружно, спеша замазать последнюю стену.