Ольга Мяхар - Я и мой летучий мышь

— Пых, это конфеты.

От куртки медленно отклеили голову и понюхали ликер на пальцах. Лизнули, задумчиво закатили глазки и облегченно выдохнули.

Отдираю эту мелкую заразу, накидываю куртку и смотрю на Кэрта, все это время стоявшего рядом с нами и с интересом наблюдавшего за происходящим. Вот ведь… ребенок. Все-то ему интересно, хотя Пых — актер тот еще. Ему бы на большую сцену, вот бы он где развернулся…

— Ну что, едем дальше?

Киваю и хватаюсь за протянутую руку.

Василиск, к слову, нас ждать не стал, и его спина мелькала где-то далеко впереди.

К вечеру я вымоталась настолько, словно все это время бежала сама. Спина от постоянных сгибаний-разгибаний болела неимоверно и гнуться отказывалась напрочь. Руки покраснели и опухли от частых ударов о тонкие ветки. А лицо облепили трупы насекомых. Но убивало не это, а то, что граф… пошутил насчет двенадцати часов. Сказал, что хотел меня ускорить. Я бы сама кое-кого ускорила увесистым пинком. Ну какая же он зараза! Убила бы…

Меня сгрузили на землю, и я тут же упала, едва сильные руки отпустили талию. Над головой мерцало россыпью звездных алмазов небо. Деревья надоедливо шелестели листвой, а на нос тут же присела пара комароподобных насекомых, с восторгом оглядывая поле деятельности.

— Мы пришли.

Поворачиваю голову, поглаживая сопящего на животе Пыха, и смотрю на огромное серое поле с высокой густой травой, по которой ветер гонит высокие волны, то пригибая, то позволяя подняться ей от земли. И у самого обрыва, где не было ни травы, ни деревьев, ни даже звезд… стояла башня — высокая серая громада с узкими стрельчатыми окнами, больше напоминающими бойницы, и единственной каменной дверью, мерцавшей в темноте неярким золотистым светом. Магия. Даже отсюда она чувствовалась настолько, что только Пых и был способен лежать спокойно. Смотрю на Дрейка, глаза которого устремлены на этот монумент. С виду спокоен, но руки крепко сжаты в кулаки, а плечи напряжены так, словно он ожидает то ли нападения, то ли удара с «ее» стороны.

— Надо отдохнуть. Войти в нее мы сможем только утром.

В голове что-то щелкнуло. Глаза медленно расширились.

— Это… а как же… ну я же… — Гхыр, от этой тряски все мысли в голове перепутались, и искусанный язык попросту отказывается строить предложение.

— Я соврал. У тебя еще есть в запасе время.

— Ась?

Меня он уже не слушал — ушел в лес, собирать дрова. Сажусь и сцепляю руки в замок вокруг коленей.

— Он что, издевается?!

— Да, — пискнули снизу.

— Я все это время без еды, воды… туалета!!!

— Да, — снова пискнул мышь.

— И… кстати о птичках…

И придерживая живот, едва ли не ползком, убегаю в ближайшие кусты. Мне плохо. Очень. И меня тошнит. Странно, что организм вспомнил об этом только сейчас. С другой стороны, хорошо хоть вообще вспомнил.

Из кустов я вышла злая, встрепанная и перемазанная соком каких-то ягод. Липкий и вонючий сок не способствовал поднятию настроения.

Кэрт с Дрейком что-то жарили на костре, изучая серебристое поле и башню вдалеке. Кстати, она и впрямь стояла на краю обрыва. Странно, что я угадала это с первого раза. Интуиция, что ли, разыгралась. А впрочем, неважно. Сунув руки в карманы, я пошла в сторону поля, решив изучить сей монумент со всех сторон, раз уж завтра мне суждено там погибнуть…

Сразу две тени метнулись мне наперерез. Серебристая дернула меня за шкирку, отшвыривая назад, а черная врезала когтями по огромной, жадно сглатывающей слюну твари, вынырнувшей из травы. Всего на миг я различила черные контуры огромного волка, белоснежные клыки и алые глаза. А после — когти Кэрта развеяли ее, словно тень или туман. Только клочья и остались, рассыпаясь по траве и исчезая в ней же.

— Что это было? — поинтересовалась я, кашляя и поправляя ворот куртки. Так и удушить недолго.

— Я же сказал: не соваться к башне до утра. — Дрейк рывком поставил меня на ноги, дернув за капюшон.

Было больно, обидно и неприятно. Кэрт стоял рядом и смотрел на поле. Ужасные лезвия когтей были выпущены на всю длину и неярко поблескивали отраженным лунным светом. Снова серебро…

— Я спросила — что это было?! — Выдираюсь из его рук и отхожу назад. В глазах ярость. Надоело. Если василиск еще хоть раз меня пальцем тронет — челюсть сверну. И пусть хоть совсем башку отрывает. Плевать.

Но Дрейк уже успокоился, глаза из алых снова стали васильковыми, и он пошел обратно к костру.

— Он издевается.

— Это тени-стражи, — откликнулся Кэрт.

— Н-да. И что они стерегут?

— Поле.

— Я думала, башню.

Дэймос обернулся. Огонь в его глазах словно стал ярче. Было жутко заглядывать в эти провалы. Но я старалась не отводить взгляд.

— Нет. Когда-то здесь погибло очень много сильных магов. Магов — Хранителей леса. Их обличье было обличьем зверя. Они бились день и ночь, но в итоге погибли все как один. И с тех пор эта трава защищает мир от неупокоенных духов, которые рвутся на волю, дабы снова впитать жизненную энергию и возродиться в виде умертвий.

— И откуда ты все это узнал? Где-то были указатели, которых я не заметила? Или я прозевала путеводитель, который тебе одолжил василиск?

— Я просто вижу это. Не забывай, что я не обычный дэймос. Я то, что существовало задолго до твоего рождения. И будет жить тогда, когда твои внуки и правнуки сгниют в могилах.

Сглатываю и, не выдержав, отвожу взгляд. Он прав. Он слишком чужд для меня. И я никогда не смогу понять, что именно творится у него в голове.

— Что еще ты видишь?

— Башня хранит секрет уже много тысячелетий. Василиска ждет поражение.

Сжимаю кулаки, стараясь унять дрожь.

— Это значит… что я завтра умру?

— Этого я не вижу. Пойдем есть. Я голоден.

И эта зараза с гордым видом утопала к костру, оставив меня стоять у кромки поля и тоскливо смотреть туда, где завтра, возможно, прервется моя недолгая и довольно бестолковая жизнь. Эх, как же тут мышь без меня… Кстати, а где Пых? Встрепенувшись, оглядываюсь по сторонам и вижу подозрительно знакомый комочек, сидящий на коленях у василиска! Мужчина протягивает мелкому недоразумению кусочки мяса, а тот радостно их берет в лапки и спешно поедает, требуя добавки.

Предатель. Я всего на минутку отлучилась, а он! Нет, этот не пропадет, за него я точно могу не волноваться.

Ночь, сытый живот и теплое одеяло — сделали свое дело. Я почувствовала, как засыпаю, и убрала от костра согретую пятку, укрыв и ее одеялом. Н-да. Когда еще кто мог похвастаться тем, что в походе спал на матрасе, укрытый одеялами, и с подушкой под головой? Думаю, что никто. Даже принцессы вынуждены были мириться с некоторыми неудобствами. Зато я — нет. Вещи становились меньше, стоило мне поднести их к открытой суме и мысленно пожелать их туда запихнуть. Говорят, когда заклинание себя исчерпывает, что случается примерно раз в триста лет, все вещи, которые сума копила веками, — разом вываливаются наружу, раздирая ее на части. И горе тому, кто находится в этот момент рядом — завалит.