Марина и Сергей Дяченко - Стократ

Он поглядел очень внимательно. Под этим взглядом она впервые смутилась – покраснела, съежилась, отвела глаза:

– Извини, если я тебя обидела.

– Поэтому утром, как только начнет светать, мы уйдем отсюда, – просто сказал Стократ. – Надо решить, куда.

Две слезинки выкатились у нее из глаз и протянули дорожки до подбородка.

В стороне хрустнула ветка: мальчишка вернулся и уже несколько минут стоял в темноте, прислушиваясь.

– Дан, не топчись, иди сюда, – буднично позвал Стократ. – Вы сегодня ели?

Он снова обратился к изрядно похудевшей сумке и развернул тряпицу с хлебом и сыром. Мальчишка набросился на еду, будто месяц голодал, Мир даже не повернула головы. Стократ сидел, прислушиваясь: бой в городе затих и разгорелся снова.

– Мир… а как ты, маленькая, оказалась в лесу?

Она пожала плечами:

– Мать бросила. Наверное.

– И ты никогда не слыхала ни о матери, ни о том человеке, что тебя нашел?

Она помотала головой.

– А кто еще, кроме Дана, знает о тебе правду?

– Ты еще.

– И больше никто? Точно?

Мальчишка кивнул, не переставая жевать.

– Как тебя зовут хотя бы? – тихо спросила Мир.

– Стократ.

– Странное имя.

– Это не имя, а прозвище. Я тоже подкидыш, только мне чуть меньше повезло. Меня нашел в лесу дровосек и принес в приют.

– Правда? – она даже приподнялась на локте. – А как… как получилось, что ты стал колдуном?

Стократ развел руками:

– Не знаю. В детстве не был.

– Я один раз видел колдуна на ярмарке, – сказал мальчишка. – Он показывал картинки в огне. Знаешь, такие… видения.

Стократ кивнул:

– Знаю. Ты следи за костром… Я расскажу.

Глава четвертая

Огонь

Девочка сидела на обочине. Перед ней в пыли лежал лоскуток с единственным медным грошиком, и она то и дело переворачивала его, будто надеялась приманить удачу. С виду девочке было лет двенадцать, глаза ее ввалились, ладони чернели от пепла. Нищенство в Староводье было строго запрещено, поэтому девочка сидела на обочине с отрешенным, даже беспечным видом, только иногда поглядывая на проходящих и проезжающих – с надеждой. Но всем, кто шел или ехал по дороге, было в тот вечер не до нее.

Стократ вышел из города и направлялся дальше, на восток. Он прошел мимо девочки и вернулся. Денег у него с собой не было, но был запас хлеба и сыра в мешке.

– Где твои родители?

Девочка поглядела на него снизу вверх, и в первый момент приняла его за стражника.

– Они на ярмарке. Я их жду.

– Присмотрись, – сказал Стократ. – Таким, как я, врать не надо.

Девочка помолчала. Руки ее, перепачканные пеплом, бездумно играли грошиком на лоскутке.

– Я впервые вижу такого, как вы, – призналась она.

– Где твои родители?

– Дома. Вернее, там, где он был. Видите ли, меня выгнали за то, что я сожгла наш дом.

– Уронила свечку? Прозевала тлеющую искру?

– Я подожгла наш дом, – сказала она и отвернулась. – Что еще вы хотите знать?

– Пошли, – сказал Стократ. – Расскажешь за ужином.

Девочка не хотела бы никуда с ним идти, но слово «ужин» оказало на нее волшебное действие. Она поднялась, растерла затекшие ноги и, подобрав лоскуток и монетку, молча пошла за Стократом.

Кроме лоскутка, монеты, платья из добротного когда-то полотна и крепких туфель, у нее не было ничего. Впрочем, и винить было некого – ее семья, отец и мать, два ее маленьких брата, бабушка и новорожденная сестра остались вот так же с пустыми руками на улице, потому что крепкий дом в предместье Старвода, выстроенный ее прадедом, занялся быстрее, чем собрались соседи с ведрами. Тушить его было бесполезно – люди выстроились в цепочку и поливали крыши соседних домов, чтобы огонь не перекинулся. Тяжелая, горячая и долгая работа, почти на всю ночь. К утру от дома остались головешки, но целый квартал, как предсказывали злые кликуши, не сгорел.

– И тогда они меня выгнали.

– Это с горя, – сказал Стократ. – Ты вернулась бы. Они, наверное, еще и об этом горюют – что прогнали тебя сгоряча.

– Не сгоряча, – сказала девочка.

Хлеб у Стократа был свежий, утренней выпечки, сыр мягкий, масло желтоватое и тоже свежее. Девочка ела так, что у нее слезы выступили на глазах.

– Не торопись. У меня еще есть в мешке. Просто спокойно ешь.

Он разогрел на костре воду и бросил в кипяток щепотку горькой травы. Девочка напилась и растянулась у костра прямо на траве.

– Спасибо, – сказала охрипшим голосом. – Я бы тебе отработала… тебе не нужно где-нибудь прибрать, вымыть полы, вымести двор?

– У меня нет ни полов, ни двора.

Она резко села:

– Тогда мне нечем тебя отблагодарить.

В ее голосе послышался страх. Стократ улыбнулся, успокаивая:

– В благодарность расскажи мне свою историю.

– И больше ничего?

– Больше ничего.

Она обхватила руками плечи. Придвинулась ближе к огню. Три полена, сложенные домиком, горели хорошо и жарко, огонь тянулся кверху, выбрасывал языки в небо и не мог дотянуться…

И вдруг огонь изменился. Стократ увидел, как в костре сплетаются ветки, усеянные белыми цветами, как витые усики тянутся в небо и не могут достать. Прошло мгновение – и огонь зашипел, обгладывая и пожирая ветку с белыми цветами.

Стократ дернул ноздрями. Иллюзия была такой сильной, что ему померещился запах сгоревших цветов.

– Вот так это было, – сказала девочка.

– Красиво и безобидно. Я мало видел людей, способных выстраивать огненные миражи…

– Это не мираж. Это реальность! Там были настоящие цветы! И если бы я справилась с огнем – сейчас на месте костра был бы цветущий куст, у меня уже получалось, я могу тебе доказать!

– Не надо, – сказал Стократ.

– Ты мне не веришь? Ты слепой, самовлюбленный дурак, раз веришь только в то, что видишь!

– Не слишком ли грубо?

– А хотя бы и так! – она раскраснелась, глаза сухо блестели. – Я потеряла силу… После того, что случилось на пожаре, я должна отдохнуть… Но я докажу тебе, что это правда.

Стократ покорно кивнул.

– Ты все равно не веришь, – сказала она другим голосом, тихим и безнадежным. – Да, я играю с огнем. Тку из огня, как из ниток. Я шью из огня, как из ткани. Но не все получается сразу, понимаешь! Ткач путает нитки, портной ошибается с меркой. Все ошибаются, пока учатся.

– Но у тебя сгорел дом.

– Меня ведь никто не учил, – сказала она тоскливо. – Если бы учитель показал мне, как правильно…

Она посмотрела на свои ладони, недавно вымытые, но все равно перепачканные пеплом: