Вера Петрук - Индиговый ученик

– У нарзидов свои причуды, – протянул мальчишка. Он был расстроен, потому что один кабачок с его грядки погрызли мыши, однако возможность поговорить всегда улучшала его настроение.

– Я знал этого типа, когда его еще звали Райтом, – охотно поделился Шолох, – но после того, как умерла его дочь, выпив слишком много моханы, он взял себе имя «Пятнистый Камень», никому не объяснив, что это значит. С другой стороны, что спрашивать с нарзида? Иман предположил, что пятнистым был камень, о которой расшибла себе голову его дочурка, когда возвращалась домой из кабака, но, по мне, это как-то слишком просто. Хотя, возможно, учитель пошутил. Временами у него бывает дурацкое чувство юмора. Кстати, Пятнистый Камень уже грозил тебе супом из сорняков с жуками?

Арлинг кивнул и улыбнулся. После стряпни Джайпа суп из червяков не казался таким уж страшным наказанием. Дело было в другом. В последнее время, каждое новое задание, которое поручал ему иман, становилось принципом. Новым рубежом, который он должен был преодолеть. Вызовом, который не мог быть не принят.

Вместе с грядкой свеклы в его жизни появилось то, что он ждал с того момента, как попал в школу. Иман, наконец, приступил к его лечению пилюлями, но с первого дня приема лекарств Арлинг пожалел, что мистик вообще вспомнил об этом.

Прежде всего, кучеяр обратил внимание на его руки. А вместе с ним обратил на них внимание и Регарди. Да, когда-то они были в лучшем состоянии. Осторожно ощупав их, он с удивлением обнаружил твердые корки мозолей и сеть мелких ранок, которых никогда не было и не могло быть у сына Канцлера. Исследуя мир руками, Арлинг так часто получал повреждения, что со временем перестал их замечать. Ему было просто некогда.

– Руки важны для тебя, – ворчал иман. – Ты «смотришь» ими на мир. Это твои глаза, хоть и выглядят они так, словно их вынули, изваляли в песке и вставили обратно. Чтобы глаза служили тебе хорошо, о них нужно заботиться.

Но заботиться о руках оказалось сложнее, чем угадывать, в каком углу комнаты горела свеча. Мир часто не желал того, чтобы его познавали, оставляя на пальцах и ладонях Арлинга многочисленные следы своего сопротивления – ожоги, царапины и ушибы. И он ничего не мог с этим поделать.

Выход нашел иман. На следующий день он принес ему перчатки, пропитанные дурно пахнущим веществом, и Регарди понял, что выбора у него не осталось. Приговор был вынесен.

– Будешь носить их неделю, не снимая, – велел мистик. – Занятий пока не будет. Потом я приготовлю тебе другие перчатки, которые придется носить года четыре, правда, только ночью.

Названный кучеяром срок показался Арлингу вечностью. Уже через два дня он был согласен на любые царапины и ушибы, лишь бы избавиться от перчаток, которые ослепили его во второй раз. Предметы потеряли свои очертания, а их запахи перебивала устойчивая вонь имановой мази.

Регарди не раз вспомнил мистика, когда вместо сорняка выдергивал свеклу, перепутав ее листья с проклятым молочаем, который почему-то облюбовал именно его грядку. Пыхтевший рядом Беркут признался, что молочаем у него и не пахло, зато среди его кабачков было полно репейника с лопухами, а молочай по сравнению с ними – укропчик с нежными листьями.

В перчатках не только ничего не чувствовалось – они еще и быстро грязнились. Арлинг не нашел ничего умнее, как полоскать руки в ведрах с водой, а потом сушить перчатки прямо на себе, стараясь не показываться на глаза учителям или слугам, которые такой расход воды вряд ли бы одобрили.

Вместе с перчатками появились и настойки, словно иман вдруг вспомнил, что лечение может состоять не только из диковинных упражнений. Пространство рядом с циновкой Арлинга в Доме Утра заполнили микстуры и отвары, которые ему нужно было принимать ежедневно. Для отличия все баночки имели рельефные крышки, однако их число увеличивалось с каждым днем, и Регарди чувствовал, что вместо того чтобы прояснятся, его голова начинала идти кругом. Вкус лекарств он старался забывать сразу после принятия, потому что одна мысль о нем вызывала устойчивую тошноту на весь день. Впрочем, некоторые отвары были вполне приятны, однако опыт показал, что их стоило опасаться в первую очередь. В лучшем случае, у него начиналась рвота, в худшем – головокружение, которое порой заканчивалось обмороком. Но иман говорил, что все в порядке, и Арлинг ему верил.

Впрочем, пилюли и настойки не шли ни в какое сравнение с мазями, которыми он должен был натираться перед сном. На их запах ворчал даже Беркут, а несколько учеников во главе с Сахаром как-то пытались отправить его ночевать на улицу, но за него неожиданно не вступился Финеас. Однако труднее всего было переносить не запах, а само действие «чудодейственных» мазей, от которых тело зудело и чесалось, пока не впитывалась последняя капля. Что входило в состав лекарств, так и осталось для него загадкой – все запахи были незнакомы. Учитель же на расспросы отвечал неохотно, пользуясь одним и тем же веским аргументом – еще не время.

Проклятый сорняк все-таки поддался. Отложив мотыжку в сторону, Регарди не выдержал и, сняв перчатку, которая пропиталась едким соком и срочно нуждалась в стирке, ощупал пальцами спиленный под корешок стебель. Такого сорняка он еще не встречал. Возможно, его стоило прихватить с собой и при случае спросить у Пятнистого Камня название. Временами толстяк был разговорчив и сообщал много полезного.

Поддавшись внезапному порыву, Арлинг провел рукой над грядкой, касаясь макушек растений. Чащоба сорняков резко обрывалась, уступая место редким невысоким кустикам с глянцевыми нежными листьями. Состояние свеклы не радовало. Как бы ему не получить ведром по голове от Пятнистого Камня в конце недели, когда нарзид будет делать обход, осматривая работу учеников. Арлинг задумался, гадая, что бы такого предпринять, чтобы оживить чахлый овощ, когда вдруг понял, что едва не пропустил нечто важное. Стараясь не потерять мысль, он поспешно вытянул руку и вновь провел ею над грядкой, удивляясь ощущениям, на которые вначале не обратил внимания.

Чем бы там не пропитал иман его перчатки, они, похоже, делали свое дело. Его ладонь с небывалой четкостью ощущала стебли растений – от малейших ворсинок на листьях до острых лепестков крохотных соцветий. Среди них ростки свеклы различались без труда. И как он мог перепутать их с сорняками?

Задумавшись, Арлинг не сразу заметил вкрадчивые шаги, звук которых оборвался у его грядки. Поспешно натянув перчатку, он выпрямился и поклонился учителю. Иман, как всегда, застал его врасплох, хотя Регарди тысячи раз обещал себе выучить его запах и походку. Но это было невыполнимой задачей, потому что от мистика всегда пахло по-разному. А ходил он и вовсе бесшумно – особенно тогда, когда не хотел, чтобы его слышали.