Василий Горъ - Бездарь. Охота на бессмертного

– Собрался куда?

Я утвердительно кивнул.

– Надолго?

– Вероятнее всего, до утра…

– Я иду с тобой!

– Это небезопасно…

– Я иду с тобой!!

– Оля, завтра тебе пона-…

– Я иду с тобой!!!

Плющило девушку не по-детски, но я попытался достучаться до ее разума еще раз:

– Меня не видно и не слышно, а ты…

– Нитки и иголки у меня есть! Дай мне пару кусков маскировочной сетки и немного времени – и я сошью себе такой же маскхалат, как у тебя! – протараторила она. А когда я набрал в грудь воздуха, чтобы продолжить, решила продемонстрировать свои успехи в освоении шага разведчика: закрыла глаза, согнула ноги в коленях и бесшумно двинулась вперед.

Шла толково. Намеренно демонстрируя оба варианта[103] постановки стопы. И пусть не очень быстро, но действительно бесшумно. Попавшееся на пути дерево таранить не стала, а обошла. После чего притерлась щекой к ветке, усеянной солидными колючками. Поцарапалась не слабо, но не издала ни звука. А когда прошла еще метров двадцать, остановилась и повернулась ко мне:

– Знаю, что медленно. Зато тихо!

Тащить ее с собой было неразумно, но я чувствовал, что она на грани срыва, и сдался:

– Хорошо, уговорила. Пойдем вместе…

– Карабин заматывать?

– Нет. Пойдешь с «ПСС-ом»…

– Сколько у меня времени?

– Выйдем через два часа после заката…

…Объяснив Ольге, как шить самый простой вариант костюма Гилли – накидку-пончо, – я пришел к выводу, что пришло время «разбрасывать камни». И, свистнув ап-Куерресу, отправился к полянке, из-за которой мы остановились на ночевку именно в этом месте, а не где-нибудь еще.

Абсолютно круглый ковер из сине-фиолетовой травы с редкими вкраплениями красно-коричневых цветов был не намного больше, чем восьмиугольный ринг, с которого нас выдернули в офис гильдии Ан-Мар. Поэтому, выбравшись на него, я опустился на одно колено и, надрезав дерн саперной лопаткой, чуть приподнял небольшой кусок.

Маг, сбросивший с плеч котомку с голышами, на несколько мгновений завис. А когда понял, что я собираюсь прятать каждый элемент так называемой «граничной линии», уважительно хмыкнул и вцепился в протянутый целлофановый пакет.

Восемь базовых элементов будущего вторичного портального круга мы установили минут за двадцать. И еще столько же убили на второстепенные двадцать четыре. Потом обозначили геометрический центр получившейся фигуры, дважды проверили правильность взаимного расположения каждого элемента, убрали следы своего пребывания и «увидели, что это хорошо»[104].

По дороге в лагерь тоже не бездельничали: обрубили добрую треть побегов молодой гинкки, кустарника с очень твердой древесиной, из которой на Иллемаре изготавливали луки, и набрали ягод тимилиссы. А когда добрались до «нашего» дерева, распределили обязанности: ап-Куеррес, как более живучий, вооружился металлической кружкой и ложкой и принялся превращать плоды ядовитого кустарника в однородную пасту. А я, проверив, как идут дела у Фроловой, уселся вырезать колышки, шипы и тому подобную хрень…

…За десять минут до времени выхода Ольга построилась у дерева с «лежками» в полной боевой готовности. Судя по несколько нервным движениям и постоянным взглядам в мою сторону, здорово нервничала. Или сомневалась в том, что я выполню свое обещание и возьму ее с собой. Когда я убаюкал Табаки и спустился на землю, это почувствовалось еще сильнее: не успел я повернуться к ней лицом, как Фролова продемонстрировала, как и где она закрепила ночной бинокль, «ПСС» и нож, затем несколько раз подпрыгнула и откинула капюшон, чтобы показать макияж.

Коричневые, темно-синие и темно-зеленые пятна от какого-то, наверняка очень дорогого, бренда выглядели невероятно красиво и приятно пахли. Поэтому я, не говоря ни слова, вытащил свою «косметичку» и начал вносить в ее образ свои коррективы. Сам. Но… очень короткими и редкими мазками. Ибо чувствовал, как ее колбасит от моих прикосновений. Закончив, забросил за спину изрядно облегченный рюкзак, коротко объяснил, что он нее требуется, и двинулся в сторону дороги.

Шли крайне медленно, обходя чуть ли не каждый торчащий из земли корень, горизонтальную ветку или куст. Тем не менее до опушки леса добрались сравнительно быстро и, выскользнув на обочину, неслышными тенями заскользили на восток.

Часам к пяти ночи лес вдруг закончился, мы оказались среди возделанных полей. И практически сразу почувствовали характерные запахи, свидетельствующие о близости человеческого жилья. Воняло, конечно, не так, как во время плавания мимо пристани Грениетира, но тоже не особенно приятно. Впрочем, почуять тут ароматы парфюмерии Issey Miyake или Dolce & Gabbana я не надеялся, поэтому проигнорировал сигналы обонятельных рецепторных клеток носа и еще внимательнее вслушался в доносящиеся до нас звуки. Все те, которые стали привычными за время прогулок по лесу, я отсеивал. А новые анализировал и откладывал в память. Иногда награждая «ярлыками». Скажем, далекое многоголосое то ли подтявкивание, то ли отрывистое подвывание счел голосами шиннаги-ро, одомашненных потомков шингов, и назвал лаем. Ни на что не похожие протяжные звуки, периодически звучащие с половины десятого, – звуками, издаваемыми стадом какой-нибудь разновидности домашнего скота. И решил считать это блеянием. А тихий, но ритмичный треск с двенадцати ровно – самым обычным скрипом. И возложил вину за него на какое-нибудь бодрствующее животное вроде тэрха. Хотя, честно говоря, некоторое время грешил и на местных мачо. Напрягаться не напрягался, так как подходил к деревне с подветренной стороны и был уверен, что никто нас не почует.

Так оно, собственно, и оказалось: когда в ОНВ прорисовались контуры широченного двухэтажного здания, окруженного полутораметровым забором из чего-то вроде штакетин, звуковой фон, доносящийся из спящей деревни, остался практически неизменным. Разве что с половины второго изредка раздавалось приглушенное звяканье, а с одиннадцати – далекий храп.

К дому подошли метров на пятьдесят, распугали всю летающую и ползучую живность на небольшом пригорке, разложили коврики и улеглись поудобнее. Жестом показав Ольге, что она отвечает за наш тыл, я принялся изучать здание и комплекс вспомогательных строений, расположенных вокруг него. Работал тщательно, никуда не торопясь. Периодически опускал веки, чтобы уложить в памяти мельчайшие подробности наблюдаемой картинки. А когда понял, что при желании сориентируюсь во дворе даже с закрытыми глазами, дотронулся до локтя Фроловой и жестами показал, что можно отходить.