Василий Горъ - Бездарь. Охота на бессмертного

«Макс, после твоего «коктейля» я готова на все что угодно…» – все это время думала она. Но когда он все-таки замолчал, вдруг захотела оказаться рядом с ним. Или на Земле. Впрочем, слабость длилась буквально сотую долю секунды, а затем девушка почувствовала, что ее захлестывает адреналиновая волна…

…Если бы Станиславский мог увидеть появление на дороге несчастных жертв собственной доверчивости, однозначно воскликнул бы: «Верю!». Нет, ни начинающий маг Жизни, ни его единственный слуга не стенали, не ломали руки и не строили жалобные лица. Но от них шли настолько мощные флюиды злости, раздражения и досады на самих себя, что Ольга с большим трудом заставила себя оторваться от созерцания их лиц и перевести взгляд на второй фургон.

Перевела. Скользнула взглядом по напряженным лицам мужчин, восседающих на козлах, краем сознания отметила, что за оружием потянулись оба, и опустила перекрестие прицела так, чтобы видеть землю между задними колесами рыдвана. На неразборчивые команды, подозрительные скрипы и последовавшие за последними щелчки кнутов не отвлекалась. Зато реагировала на каждый шорох, раздающийся в эфире. И изумлялась той точности, с какой криминальный дуэт Вересаев – ап-Куеррес предсказал поведение потенциальных продавцов чего-нибудь сексуального.

– Пугаться нас не с чего: одежда, хоть и не особенно чистая, но явно недешевая; оружия нет, в ауре Табаки тишь, гладь да божья благодать. Тем не менее охранники отработают по полной: сначала закроются щитами, выхватят оружие и активируют защитные амулеты, затем поднимут отдыхающую смену, тем самым извещая нанимателя о нападении, направят энергию в сигнальный маячок и займут позиции для отражения атаки. Каким бы старым и немощным ни был тот, кто их нанял, максимум через каплю он выглянет наружу из какой-нибудь неприметной щелочки, оценит наш внешний вид сам или с помощью погляда[101], а затем даст команду остановиться. Тэрхи[102] тупы до невозможности и остановятся далеко не сразу. Значит, второй фургон окажется для тебя в секторе между одиннадцатью часами и часом…

Фургон замер на половине двенадцатого. В таком положении Ольга прекрасно видела его левый борт, колышущийся полог, закрывающий заднюю часть, и в то же время могла без особого труда отправить на тот свет спрыгнувшего на ее сторону возницу. Соответствующие планы, конечно же, не строила. Просто представила себе тот угол, на который, если что, придется довернуть ствол карабина, и задвинула готовое решение в не самый долгий ящик.

Следующие минут пять-семь, пока и в эфире, и на дороге было тихо, она чувствовала себя перетянутой струной, готовой лопнуть в любое мгновение. Но когда в наушнике раздался двойной щелчок, девушка облегченно перевела дух: стрельба, скорее всего, отменялась.

Минуты три-четыре после этого знаменательного момента Ольга продолжала неотрывно смотреть на полог и ждать неприятностей. Поэтому, увидев, как он отлетает в сторону, затаила дыхание, прикоснулась указательным пальцем к спусковому крючку и… удивленно отметила, что у метнувшейся наружу фигуры очень большая женская грудь!

«И что за хрень там происходит?» – мысленно воскликнула она, запретив себе провожать взглядом местную красотку с косой а-ля Юлия Тимошенко, с рябым лицом, нереальным бюстом и широченной задницей, «невероятно сексуально» обтянутой домотканым сарафаном. А через десяток секунд, услышав в эфире три щелчка, радостно отложила винтовку и вцепилась в бинокль…

…Первый же взгляд на группу людей, собравшихся перед головным фургоном, заставил Фролову выпасть в осадок: вечно тихий и забитый маг Жизни, стоя в окружении четырех мужчин, усиленно жестикулировал, изображая Очень Важную Персону в Гневе. А Вересаев молчал в тряпочку. И поедал взглядом «Тимошенко» и дамочку лет тридцати пяти, построившихся перед ним в одну шеренгу! И не просто поедал, а, оценив формы работниц проселочных дорог и сеновалов, Макс ткнул пальцем в ту, которая постарше, и жестом показал, что ему нравится ее рост, форма груди и талия!!!

Несмотря на столь «изысканный» комплимент, дамочка взбрыкнула – повернулась к парню тощей задницей и, стремительно оббежав первый фургон, исчезла за пологом.

Макс явно расстроился, так как задумчиво почесал подбородок, качнулся с носка на пятки и обратно, затем повернулся к Табаки и изобразил пальцами что-то непонятное. Причем непонятное только для Ольги, так как маг, увидев этот жест, едва заметно мотнул головой в сторону «Тимошенко»!

Смотреть на то, как снайпер разглядывает эту дойную корову, было невыносимо, и Фролова на несколько мгновений отвела взгляд от бинокля. А когда снова поднесла его к глазам, с трудом удержала рвущийся наружу мат: Вересаев на пару с «красоткой» неторопливо шествовал к противоположной опушке, а ап-Куеррес расплачивался с мужиками за те услуги, которые она собиралась оказать!!!

Онемев от такой беспардонности, Ольга на несколько мгновений потеряла дар речи. А когда в эфире послышался голос снайпера, интересующегося у девушки, не хочет ли она заработать целых двадцать серебряных монет, выдернула из уха микрофон, выключила рацию, выпустила из ослабевших пальцев бинокль и уткнулась лицом в коврик. После чего обозвала себя дурой и провалилась в прошлое.

– И все равно я не понимаю, зачем ты платила этому твоему Владу такие деньги… – дослушав ее монолог до конца, выдохнул Вересаев.

– С восьми и до двадцати лет я жила как в аквариуме! – тяпнув еще немного коньячка и почувствовав, как голова легонечко закружилась, грустно улыбнулась Фролова. – За мной наблюдали днем и ночью, любое мое действие, слово или жест анализировались светилами мировой психологии, а выводы, сделанные на основании этого анализа, становились базой для новых экспериментов…

– И?

– Месяца через два после моего восемнадцатилетия кто-то из психологов убедил папу в том, что после… э-э-э… того происшествия на яхте я стала бояться мужчин…

Макс еле слышно скрипнул зубами, и от этого звука девушке стало настолько тепло на душе, что она окончательно отбросила все оставшиеся сомнения и словно растворилась в его сочувствии:

– Знаешь, я действительно боялась. Поэтому не оставалась наедине ни с одноклассниками, ни с одногруппниками, ни с телохранителями, сжималась в комок даже от случайных прикосновений и, ты будешь смеяться, пролистывала любовные сцены в тех книжках, которые читала…

– Смеяться я не буду… – еле слышно выдохнул Вересаев и как бы невзначай сдвинул поближе к себе руку, мизинец которой касался ботинка Ольги. – Потому что могу себе представить, что ты тогда испытала…