Черными нитями (СИ) - Николаева Лина

Вир сделал паузу. Рейн почувствовал неясную тоску.

— Посмотри на это со стороны Совета. Да, в плане немало огрехов. Но тот, кто всегда боялся слушать свой голос, сделать по-своему, поймёт ли это? Он снова сломается, даже не успев собраться.

Рейн медленно ответил:

— Я не хочу убивать короля Риса.

Он снова чувствовал себя мальчишкой, которому отец говорил, как надо себя вести, но тот не был согласен с ним. Хотелось вырваться, сделать по-своему, но противный голосок внутри ставил под сомнение правильность любого из решений.

— Ради спасения других можно пожертвовать одним, — откликнулся Вир.

«А может этим одним будешь ты?» — Рейн хмуро посмотрел на Витторио и скрестил руки на груди.

Рассказывая историю Аша и Яра, он сказал Эль, что они поступили благородно: пожертвовали не посторонним, а одним из них. А что делать, если сейчас нужно пожертвовать и тем, кто хотел как лучше, кто попытался, и собой — точнее, остатками чести и совести?

— Остатками, — Аст криво усмехнулся и скрестил руки, как он.

Рейн поднялся, посмотрел на Вира долгим, пронзительным взглядом и направился к выходу.

— Рейн! — послышалось вслед. — Ты же не передумал?

Он обернулся на пороге.

— Я буду делать то, что говорит мне мой голос. Мы же за это боремся, да? — Рейн ухмыльнулся, вышел и, закрыв дверь, вздохнул.

Было бы всё так просто! Он переглянулся с Астом. Голос сердца тоже ошибался, но слушать его стоило точно. Только вот пока даже у него не оказалось ответа.

Рейн спустился в зал «Трёх желудей». Стемнело, и посетители все появлялись и появлялись, как мотыльки, привлечённые светом. Уже привычно стучали кости, раздавались карты, мелькали руки крупье, слышались смех и вздохи разочарования. За полтора месяца «Три жёлудя» стали такими знакомыми, даже уютными. Внизу всегда царила суматоха, но она давала больше покоя, чем самый тихий день в Чёрном доме или Доме Совета.

На плечи опустились руки. Рейн тут же отскочил в сторону и сжал кулаки. Напротив замерла Адайн и улыбнулась:

— Полегче, Рейн, это я так показываю, что рада тебя видеть.

Рейн нервно рассмеялся. Адайн пришла в красивом тёмно-оливковом платье. На шее висело изящное ожерелье из серебра и изумрудов. Эль рядом с ней тоже выглядела богаче, чем обычно: светлое платье, украшенное кружевом, по краю было расшито голубой нитью, на груди поблескивала золотая цепочка. И только на запястье разливался краснотой огромный синяк. Рейн уставился на него.

Адайн откликнулась:

— Папочка хотел отдать мне бабушкин жемчужный браслет, но узнал, что Эль его потеряла. — Рейн столкнулся с девушкой взглядом. Знал он, как она его «потеряла». — Отец разозлился. А это от демона, — Адайн назидательно подняла палец. — Второй завет гласит: любовь есть свет, и нет в мире сильнее того, кто влюблён в жизнь, дело или ближнего своего. Мне приходится заново учить его любить ближних.

Эль потёрла руку и звонко рассмеялась.

— Адайн за этот удар три дня не разговаривала с отцом, так ему пришлось просить у меня прощения.

— Может быть я… — начал Рейн и замолчал. А что — может быть? Заберёт Эль? Поговорит с Я-Эльмоном? Ну да.

— Уговорила, — послышалось ворчание Кая. Он появился с огромным ведром вишни в руках и замер, увидев брата.

— Рейн, — улыбнулась Ката, подошедшая вместе с ним. — Почему ты здесь, что-то случилось?

— В Лице скоро начнётся война, — растерянно ответил инквизитор и потёр подбородок.

Адайн подхватила его под руку и уверенно сказала:

— Ты идёшь с нами. Ждать правды от Вира я не собираюсь, поэтому ты расскажешь всё сам.

Они поднялись на крышу «Трёх желудей». Кай поставил ведро с вишней на самом краю и сел, свесив ноги.

Рейн с удовольствием вдохнул свежий воздух. Здесь было прохладно и тихо. Вдалеке блестели тёмные воды Эсты, а перед ней тянулись лабиринты ярких улиц — дома Рин-Рина, как и каждый вечер, заботливо открылись для гуляк.

Адайн встала на краю крыши рядом с Каем, взяла в рот вишню, пожевала и выплюнула косточку в пустоту. Внизу тонко вскрикнула женщина. Адайн рассмеялась.

— Ненавижу этих расфуфыренных жеманных красоток. Убейте меня, если я превращусь в такую. Спорим, я попаду в каждую из них?

Рейн с улыбкой покачал головой. Видел бы Я-Эльмон свою дочь! Канава — это навсегда, вот уж точно.

Эль встала рядом с Адайн с лихим видом, взяла несколько ягод и тоже выплюнула косточку далеко вперёд.

— Это плохо скажется на выручке, — серьёзно проговорила Ката, но в карих глазах так и плясали искорки смеха.

— Понедельник, — Кай махнул рукой. — Наши постоянные гости приходят только со среды. Сегодня в порту причалил корабль из Эрнодамма, это всё приезжие, и скоро они уедут. Поэтому… Плевать!

Он зачерпнул целую горсть вишни и стал прицельно плеваться. Рейн присел на корточки рядом и ещё раз покачал головой.

Ну и что же случилось, почему тот мальчишка неожиданно вернулся? Когда-то они сидели на крыше из красной черепицы, также ели вишню, которую Агни принесла с рынка, и плевались вниз. Они пару раз попали в старую служанку, и она устроила им хорошую взбучку, но момент того стоил.

— Эй, Рейн, о какой войне ты говорил? — Адайн оторвалась от ягод и повернулась к нему.

Он рассказал всё, что услышал сегодня от В-Бреймона. С минуту все молчали, затем раздались возбуждённые голоса:

— Ненавижу Я-Эльмона! — прорычала Адайн.

— Это жестоко, надо остановить Совет, — Эль всплеснула руками.

— Вир и это знал, — слова Кая прозвучали как приговор.

Ката вздохнула и подвела черту:

— Он не знал этого. Нелан тоже не знал. Главы Инквизиции, Церкви и торговой гильдии объединились за спинами у других. Мы должны быть осторожнее, но мы не сможем предотвратить войну.

— И что ты тогда предлагаешь? — раздражённо спросила Адайн. — Просто ждать, пока кого-нибудь убьют? Простых лицийцев? Может, кого-нибудь из Тары, а может из Ре-Эста — но какая разница?

Рейн так ярко представил рабочего со сталелитейного завода, которого выдумал Вир. Ему было лет тридцать пять. Худой, усталый, с синяками под глазами. Вечно в куртке и кепке, потёртых ботинках. Дома — ворчащая жена в застиранном платье, двое детей, которые постоянно с надеждой смотрят на отца.

Нет уж, если во время столкновения с полицией во время забастовки он не умер, то арлийские наёмники его точно не убьют. Совет просто в очередной раз сломает этого рабочего и вырвет язык. А если наёмников не будет, он всё равно найдёт способ заткнуть голос его сердца и разума.

Рейн кивнул.

— Да, просто ждать. Мы не сможем остановить войну, это правда. Не в этот раз. Но мы сделаем что-то, что поможет закончить войну и восстания, хотя бы на время. А когда настанет наш черёд, вот тогда мы уже поговорим с Советом.

— И что мы сделаем? — нетерпеливо спросила Адайн.

— Занимайтесь своим делом, а я сделаю своё.

Вот так вот. Приговор королю Рису уже вынесли, и за его выполнением дело тоже не стояло.

Это просто очередное задание для практика. Пускай. Пока тот рабочий со сталелитейного завода должен снова замолчать, вытерпеть взгляды жены и детей, но скоро ему дадут возможность высказаться и побороться вновь.

— Ты говоришь совсем как Вир, — холодно заметил Кай.

Рейн глянул на него исподлобья и тихо спросил:

— Хорошо, моё дело — я должен убить короля Риса.

Снова воцарилась тишина. По взглядам казалось, что вот-вот кто-нибудь нарушит её криком. Ката поспешила спросить:

— Как вам живётся в доме Я-Эльмона?

— Скучно, — помедлив, отозвалась Адайн. — Мне не нравится жизнь богатенькой дочки из великого рода.

Кай сгрёб Адайн в охапку и проговорил:

— Ты можешь вернуться.

Девушка ударила его по плечу, пытаясь вырваться, и воскликнула:

— К такому я не хочу возвращаться! И ты мне платье помял!

Кай задорно рассмеялся. Рейн снова улыбнулся. Неужели это из-за возвращения Адайн он так развеселился?

— Я тебе куплю новое.