Денис Чекалов - По законам Преисподней

– Вот так и знал, ченселлор, хотя меня на позор выставить, слуги называется! Нет бы сказать, что в доме важные гости; нарочно окно открыли, чтоб извести меня, а теперь стоят за дверьми, хихикают, позору моему радуются!

На самом деле, никакого позора не было; но у Пралорда, видимо, было плохое настроение, и он решил вредничать и капризничать.

Очевидно, слуга уже знал весь репертуар своего хозяина. Он тоже вышел из комнаты, – это был ярко-оранжевый джинн, который сложил руки на груди и мерно покачивался на изумрудном хвосте.

Голову его венчала золотистая феска, с ярко-малиновой кисточкой. У ифрита был вид доброй, заботливой мамаши, которая-таки недоглядела за малышом, и он выбежал к гостям в грязной рубахе, и с зелеными соплями под носом.

– Видели, видели этого разбойника? – возопил Пралорд. – Да он же когда идет, ветр поднимает!

– Да чего вы напраслину на меня наговариваете? Какой там ветр? Я же не говорю, что вы ходите, ногами топочете. Каждому своя походка.

– Да вы подумайте, ченселлор, он еще и умничает! Да вы присаживайтесь; я уж не буду переодеваться, что-то я занемог. Холерина у меня, наверное; когда я занервничаю, вечно у меня холерина. А когда у меня холерина, то, извините за выражение, сопли текут.

Он громко чихнул и высморкался в подтверждение своих слов.

– И поди ж ты, вроде не на меня этот ворм работал, а в доме как-то пусто стало. Я, правда, предлагал внуку, что сам возьмусь за его дела, – я еще не совсем выжил из ума, как они хотят представить. Да куда там! Ты, говорит, дедушка, сиди отдыхай. Вот я и сижу, отдыхаю…

– Сам, может, и отдыхает, а всем остальным нервы мотает, – чуть слышно произнес джинн.

Старец ухватил эти слова, и чуть не задохнулся от возмущения.

– Пралорд, – обратился я к нему. – А кто проведет ритуал Перехода?

– Мы сперва все хотели сами устроить. Пусть и не шикарно, – потому что не по чину ему, ведь не аристократ, не демон, – но и не так, что просто на кладбище привезти и зарыть, как кошку какую-то или человека.

Он перекрестился перевернутым анкхом.

– Да в это время другой приехал, тот, что себя жрецом величает. Да какая там вера у них, у вормов? Сказал, что община их ритуалом займется. Я возражать не стал, да и внук мой сильно не настаивал. А сыну – так вообще все по барабану.

Старих нахохлился, еще раз утер нос, нахлобучил пониже ермолку, и неожиданно задремал. Джинн принес несколько подушек, положил под голову старцу, и укрыл его теплым пледом.

– Теперь до обеда спать будут; а я пойду, хоть немного чая попью.

– Иди, – раздался противный голос. – Наслаждайся чаечком; а я буду здесь лежать, вишь, ноги у меня совсем озябли.

– Да с чего бы они озябли? В меховых-то валенках, да еще верблюжьим одеялом я вас накрыл.

– Иди, не надо никого ко мне присылать; если я умру тут, так никто и не заметит.

Джинн вздохнул.

– Так что, мне не идти чаю пить?

– Иди-иди, пей, а то еще станешь меня называть десп’отом; а если дорогой чай брать будешь, черный, который мой внук привез из края Трилистника, так хоть пару чаиночек мне оставь. Может, когда я еще поправлюсь, а я надеюсь, что поправлюсь когда-нибудь, так хоть немного чаечечка-то попью.

Джинн ушел, и быстро выскочил за дверь, чтобы плаксивый голос не погнался за ним.

– И вот пойдет сейчас, три часа чаи распивать начнет. И зачем я только держу их? Эх, не буду, наверное, я спать. Вы уж простите меня, старика; пойду я наверх, может, там сосну.

– Все в порядке, – сказала Френки. – Не надо нас провожать, мы найдем дорогу.

– Да, конечно, – ответил старец. – А пойду-ка я проверю, что этот супостат там делает. Небось, весь чай мой попил, да сахар весь выел. Мешка сахару на него и на две недели не хватает.

И, накинув поверх теплого халата верблюжий плед, Пралорд, шаркая своими чувяками, потащился на кухню.

– Патрон, – обратился ко мне Джоуи. – Как вы думаете? Наверное, неудобно будет, если Френки пойдет с нами на погребение, в Святилище вормов. Ведь это чисто мужское дело; и женщин, наверное, туда не пускают. Так что, кузина…

Развел он руками.

– Придется тебе сегодня остаться дома.

Можно спорить, можно возражать; Френки посмотрела сквозь Джоуи, и тот сдулся.

Что странно, – они вели себя так, словно никогда не расставались. А ведь пока юный демон учил азы колдовства в колледже Преисподней, девушка успела объездить весь Верхний мир, и повидала гораздо больше, чем написано в книгах, которые прочитал или изорвал на картинки ее кузен.

Жизненный опыт всегда прокладывает между нами пропасть, – более глубокую, чем смерть или ненависть.

Но эти двое вели себя так, словно только что вернулись из школы, где играли в имп-болл и подкладывали завучу кнопки; и я понимал, что узы, связывающие их, гораздо сильнее, чем они сами могут понять.

Мы спустились вниз, Марион сказала, что карета уже заложена; судя по ее лицу, добрая экономка не хотела, чтоб мы куда-то ехали, – а тем более, в такое опасное место, каким ей представлялся Обезглавленный храм.

Она даже пыталась пожаловаться леди Артанис, но баронесса не стала вмешиваться, понимая прекрасно, что не сможет остановить Франсуаз, – да и не считая нужным этого делать.

– Ой, погодьте, – закричал Джоуи и опрометью бросила наверх.

Послышались шум, звон, вопли разбитого стекла и возмущенный говорок Оскара. Затем юный демон спустился вниз, в руках у него была большая корзина. Крышка ее выгибалась, пучилась, а со дна вязкими каплями стекала серая слизь.

– Что это? – удивилась девушка.

– Милая моя кузина, – отвечал Джоуи. – Я хорошо знаю, что крючкотворы – демоны весьма ограниченные. Только не обижайся; но вы не знаете ни историю, ни культуру, ни даже алеллопатию. Вот тебе и невдомек, девчонка, что в храм с пустой головой не ходят.

Он крякнул, раскрыл корзинку, и вынул оттуда розовую актинию, – которую, очевидно, вынул из кораллового аквариума Оскара.

– Сперва я хотел тебе дать обычную шляпку, – пояснил Джоуи. – Но потом вспомнил, что вормы таких не носят. Это потому, что у них волос нету, нам в школе рассказывали; и если ты притащишься в храм в своем болеро, то очень их оскорбишь.

Юный демон вынул актинию из корзины, и стал примериваться, как бы получше насадить ее на голову Френки.

– И тут я вспомнил, как четыре века назад в Святилище вормов прибыл претор Крабарий; а на голове у него такая вот и росла.

Актиния извернулась, и пребольно укусила Джоуи за указательный палец.

Дорога, ведущая в церковь, была усеяна черными лепестками роз; мы шли по ним, и казалось, будто шагаем мы по сгоревшему городу, и под ногами у нас шепчет о чем-то пепел.

Двери в храм стояли распахнутыми, и на них висели черные занавеси; тяжелые шторы, цвета обсидиана, закрывали пентаграмму окон. Посреди церкви, парил над мозаичным полом гроб, из проклятого гномьего дуба, и две руны медленно вращались вокруг него, – Прощения и Забвения.