Сергей Малицкий - Печать льда

Не больно-то Айсу засыпало магическим льдом. Тот же Хаклик еще в прошлые годы жаловался, что льда становится все меньше, и рассуждал, что если суждено всему городу собрать за год пять корзин льда, так столько он и соберет. А лишние штольни добычу не увеличивают, они лишь хождение за все той же добычей множат. Держала Джейса как-то в руках маленький кристаллик. Лед и лед, пальцы холодит, гранями сверкает – всей загадки, что морозит, да не тает.

Вот и узкая дверь. Джейса толкнула ее и вошла в комнатушку звонарей, которая и была дном восьмигранной бочки. Узкая лестница, выполненная из блоков, замурованных в кладку еще при строительстве башни, обвивала ее полость по спирали до верхней площадки, но поднимать голову и смотреть вверх Джейса не любила.

В центре комнаты искрила углями жаровня, которая давала больше дыма, чем тепла. Под лестницей стояли топчан и стол, на котором горела лампа и высились песочные часы. Отец перевернул их недавно, и на дне нижней колбы образовался пока лишь только крохотный бугорок. Через узкие окна-бойницы в помещение вливался рассеянный предвечерний свет, и огонь лампы казался бледнее, чем был на самом деле.

Джейса поежилась от вечерней прохлады, закрыла дверь за спиной на деревянный вертушок, сняла с топчана ветхое одеяло, набросила на плечи, подвинула старый табурет и присела возле жаровни. Арчик должен был затянуть на зиму бойницы мешковиной – от холода это не спасало, но хотя бы умеряло сквозняки.

И зачем только бить в колокол каждый час? Ведь, если верить преданиям, первый айский Олфейн бил в колокол не каждый час, а только в полдень? А потом и вовсе на полгода ушел из Айсы! Отец говорил, что в колокол надо бить, чтобы хозяин Айсы, который рано или поздно должен вернуться, не прошел мимо города. Так что, он слепец? И если он может вернуться домой через тысячи лет, отчего же он не мог пройти мимо города в те полгода, когда Олфейн не бил в колокол?

Джейса покопалась в сумке, вытащила слипшиеся медовые палочки и принялась одну задругой отправлять их в рот.

Все-таки нехорошо получилось с Арчиком. Правильно он говорил, что удача, как попутный ветер: если с рождения в спину задует, так и будешь идти по ветру, а если в лицо – значит, судьба такая – против ветра всю жизнь корячиться! Одно непонятно, Рин Олфейн везунчик или нет? Или ветер его переменился? И когда переменился? И в какую сторону? Ну ладно, от Фейра Гальда его как-нибудь Храм избавит, не может не избавить! Нужен Хельду Олфейн, это Джейса сразу почувствовала. А вот с опекуншей его что делать? А если лжет хозяйка Райлика? Не могла Джейса не заметить изменения в Рине Олфейне! Запах бы чужой почувствовала, хоть что-то, но уловила бы! Ну не изменением же пустой взгляд считать, которым Рин Олфейн наружу смотрит, словно внутрь собственной головы заглядывает? Он и раньше таким был, потому и Джейсу не разглядел до сих пор, смотрел и не видел! Нет, наверное, никакой опекунши! Кто бы мог против Фейра выступить, разве только та старуха со страшными глазами, что четверых молодцов на торжище в пепел обратила?

Подумала Джейса и осеклась. Как последний лоскут в пестрое одеяло вставила. Даже голос услышала: «Дуреха, дура!» Что она там увидела, в страшных глазах? Что же она там увидела, если бежала без остановки половину города? Старуха, что ли, опекунша Рина Олфейна? Кто ж тогда, если не она? Страшные у нее глаза, но лицо бы рассмотреть, с лица любовная паутина слетает, с лица! Посмотреть бы и понять, запутается в ней Олфейн или нет?

Оцепенела Джейса да на огонь уставилась. Только руку просунула за пазуху, нащупала осколок, завернутый в тряпицу, и замерла. Едва следующий удар колокола не проспала. Вскочила, побежала по ступеням, даже не во всякий шаг за костыли над головой хваталась. Откинула крышку лаза, выбралась наверх и, как всегда, расплылась в улыбке. Город лежал у ее ног. Только Храм и магистрат вровень высились да шестнадцать башенок Темного двора в сумеречное небо вонзались за Иской. А остальное – крыши, крыши, крыши, улиц и не видно почти! Как было бы славно свеситься с высоты и увидеть, как храбрый и быстрый Рин Олфейн пронзит мечом ужасного Фейра Гальда! Так ведь и не успеешь тогда первой к нему подойти, затопчут его соперницы, пока с верхушки башни вниз слетишь!

Ухватилась звонарка за вязаную-перевязаную веревку, потянула ее на себя и тут только вспомнила, что забыла уши паклей заткнуть. Рот разинула, чтобы не оглохнуть, а все равно сердце ойкнуло. Качнулся язык под зеленой тяжелой юбкой колокола, обратно пошел, еще раз натянула веревку Джейса. И еще раз, и еще. Только с шестого раза дотягивала она язык до удара. Отец – с третьего. Арчик – с четвертого.

Вот пошел язык вверх, коснулся древнего металла, и по всей Айсе разлетелось тяжелое – «боммм!». Тут ведь главное не перестараться, чтобы второго удара не получилось. Отец так после удара сразу веревку бросает, Арчик первое время войлочный валик подхватывал, чтобы под возможный удар вставить, а у Джейсы один способ был – сразу же после первого удара, от которого по всему телу дрожь шла, прыгала она за языком и повисала на тяжелой скобе всем телом.

Вниз по лестнице Айса спускалась уже с опаской, а как спустилась, бегом к столу подбежала, чтобы часы перевернуть. Перевернула и тут же шаги услышала за дверью. Даже испугаться не успела, как удар сорвал с гвоздя вертушок, и дверь повисла на одной петле.

В комнатушку вошел Фейр Гальд. Он улыбнулся, но улыбка его показалась Джейсе лезвием изогнутого перед лицом ножа. И голос его донесся до нее, как плач ветра, порезавшегося о неровный край колокола.

– Что, девка? Замуж за Олфейна собралась? В родственники метишь? А не дарил ли тебе что-нибудь Рин Олфейн? Не оставлял ли какой-нибудь побрякушки? Амулета? Вещицы? Ключика?.. Как искать-то будем? На живой или на мертвой? Или лучше всего пепел твой сапогом переворошить?..

Почти вплотную подошел к звонарке страшный Фейр Гальд. Сдвинул с живота полу плаща и медленно потянул из ножен диковинный меч – прямой с одной стороны и кривой с другой, с вырезом на конце, с зубцами у рукояти, с черными полосами и огненными всполохами по всему лезвию. И Джейса, не в силах издать ни звука, следила, следила, следила, как палец за пальцем выползает из ножен страшный клинок, и не заметила, как оглохла.

Словно пакля набилась в уши. Много пакли. Так много, что все звуки исчезли, даже удары собственного сердца растворились в непрозвучной тишине. А потом в груди начало жечь. Жечь и выжигать иголки льда, которые вдруг почувствовались и в плечах, и в коленях, и в голове. Но огонь расползался по всему ее телу и растапливал лед, хотя в один миг и само пламя показалось девушке холодней льда.