Вадим Проскурин - Эти бессмертные

Как легко говорить «живи и дай жить другим». Забудь и прости. Но он не может здесь жить и не хочет умирать. Инстинкты заставляют барахтаться до конца, даже если ты понимаешь, что от твоих барахтаний один лишь вред и никакой пользы.

Впрочем, а почему он решил, что приносит вред? Трей сам виноват, нечего было бросаться куда не следует с членом наперевес. Бригитта… а что Бригитта? Если Павел одолеет Хортона, она станет-таки родоначальницей новой породы, ее мечта сбудется. Да даже если не одолеет… Граф Хортон — неглупый человек, с ним можно договориться. Поделиться заклинаниями в обмен на неприкосновенность для себя и для Бригитты, да еще комфортные условия для жизни. Выдавать ему по одному заклинанию в год, ему это выгоднее, чем удовлетворить жажду мести и лишиться неведомой магии. Он же не дурак, поймет, в чем выгода. А Бригитта… Ну да, нехорошо получилось, но что теперь, не гадить двадцать дней подряд? На будущее запомним — нельзя насиловать чужую рабыню, если она тебе симпатична, хорошее разумное правило. Ну, не знал я его, ну, виноват, простите, теперь буду знать. Да, глупо, по-детски, но теперь-то уж что поделаешь? Не в петлю же лезть! Да и где тут ее найти, петлю-то?

Павел сориентировался и направился домой, а точнее, в то место, которое временно стало его домом. Только временно. Дауншифтинг может быть хорошим делом, но не до такой же степени! Павел обязательно придумает, как обеспечить себе достойную жизнь в этом мире, он прольет кровь, если будет нужно, но не просто так, а только по необходимости. Не нужно лишних жертв, их и так уже многовато стало. А если судьба не будет благосклонна — что ж, против судьбы не попрешь. По крайней мере, сложат красивую песню о коротком, но ярком пути демона. А может, чем черт не шутит, есть все-таки жизнь после смерти?

Впереди, за деревьями, сверкнуло и зашипело. Что-то яркое и быстрое промчалось справа налево и куда-то врезалось с отчетливым стуком. Затрещал огонь. Файрбол?

Павел пригнулся и быстро перебежал к живой стене колючего кустарника, на котором росли зеленые ягоды (местный аналог незрелой малины?). Выглянул в узкий просвет между кустами и улыбнулся.

Барон Людвиг Фанарейский метал файрболы (не сплошные, одиночные) прямо внутрь хижины, она красиво освещалась изнутри бушующим пламенем. Неподалеку, у полюбившегося ей дерева, сидела Бригитта, она с любопытством наблюдала за происходящим. Павла никто не видел, он с трудом поборол искушение выскочить из-за кустов и заорать: «БУУУ!»

Стараясь ступать неслышно, он приблизился к Людвигу сзади, принял подходящую стойку и негромко кашлянул. Людвиг вздрогнул и начал поворачиваться, медленно, недопустимо, позорно медленно. Павел успел произнести вслух:

— Эти одеяла давно стоило сжечь.

И лишь закончив фразу, отправил Людвига в нокаут. Никакой магии, простой, честный удар кулаком в подбородок.

Глава седьмая

1

Людвиг лежал на спине, широко раскинув руки, его глаза уставились в пасмурное небо невидящим взглядом. И таким же невидящим взглядом смотрел на поверженного врага Павел. Странно, удар был не очень сильным, костяшки пальцев почти не болят, таким ударом нельзя убить. Но почему тогда Людвиг не встает и не шевелится?

В поле зрения появилась Бригитта, медленно подошла к поверженному барону и встала перед ним на колени. Наклонилась, взяла безвольно повисшую руку, прижала к своей груди и неподвижно застыла. Она не плакала, запас ее слез, похоже, окончательно истощился. Она просто замерла в коленопреклоненной позе, как надгробная статуя, она словно окаменела. В ее глазах отражалась вселенская скорбь, огромное, всепоглощающее горе. Она ведь любила его, по-настоящему любила, так искренне можно печалиться лишь о том, кого любишь по-настоящему. А Павел его убил. Не зря его назвали демоном, он несет в этот мир только боль и смерть. И неважно, что мир и так полон боли и смерти, это не смягчающее обстоятельство, а, наоборот, отягчающее.

Рука Людвига, не та, которую сжимала Бригитта, а другая, дернулась и заскребла по земле. Бригитта ахнула.

— Ты жив! — воскликнула она.

И начала тормошить Людвига, бормоча себе под нос что-то неразборчивое. На глазах у нее выступили слезы, и это были слезы радости. Павел смотрел на нее и завидовал ей, внезапно он понял со всей ясностью, что во всем мире нет никого, кто станет горевать, если Павел умрет, и радоваться, если он избежит смерти. Он никому не нужен, он чужак, ни одна тварь не станет по нему плакать, когда его мертвое тело будет так же лежать на сырой земле.

Людвиг открыл глаза, сфокусировал взгляд на Бригитте, его лицо озарилось счастливой улыбкой.

— Бригитта! — воскликнул он. — Милая!

Павел отвернулся. Смотреть на то, как обнимаются и целуются влюбленные, было неприятно. Его никто не будет целовать так искренне и так исступленно. Разве что Павел скажет «ду ду ду ду ду», но это совсем не то, настоящую любовь заклинанием не пробудить. Это так же глупо, как пытаться достичь истинного счастья, вгоняя в вену наркотик.

Ничего не видящий рассеянно-счастливый взгляд Бригитты скользнул по Павлу, остановился, радостная улыбка исчезла с ее лица. Бригитта вздрогнула и испуганно замерла. Людвиг тоже замер, а потом медленно-медленно отстранился от девушки, повернул голову и увидел Павла.

Они смотрели друг на друга: Людвиг с испугом, медленно переходящим в угрюмую решимость, Павел — с безразличием. Они молчали, сейчас нечего говорить, время слов прошло, пройдет еще несколько секунд, Людвиг соберется с духом и атакует. Павел не знал, станет ли он защищаться. Может, это и есть его судьба — погибнуть от файрбола, выпущенного воителем, защищающим любимую?

Людвиг сложил руки в жесте порождения файрбола. Руки Павла сами собой дернулись и повторили этот жест, но чуть по-другому — левый указательный палец не поверх правого среднего, а под правым безымянным, и еще мизинец согнут немного иначе. Сейчас море огня вырвется на свободу и…

Не вырвется. Бригитта встала между бойцами, широко раскинув руки. Она смотрела на Павла умоляющим взглядом, каким мама-крыса может смотреть на голодного кота, подбирающегося к ее крысятам. Этот взгляд говорил: «Убей меня, если хочешь, но не трогай тех, кого я люблю». Вслух Бригитта ничего не говорила, слова были лишними, да и не факт, что она могла сейчас выговорить что-то осмысленное.

Павел улыбнулся, его улыбка была грустной.

— Не смотри на меня так, я не собираюсь убивать твоего парня, — сказал он. — Совет вам да любовь, ребята. Людвиг, я был не прав, прости меня, если сможешь. Только расцепи пальцы, если хочешь говорить, а то я могу не выдержать, у меня и так нервы на пределе.