Людмила Астахова - Дары ненависти

Наверное, только шуриа способны понять до конца смысл творения Джэйона Никоула. Будь он вечно благословен в его диллайнских небесах!

Ария тоскующей Сидды «Явись в мой сон, хоть духом мимолетным» в конце первого акта удалась Эйлит Мур на славу. Зал страдал вместе с певицей так, словно зрители присутствовали на самой первой премьере. Говорят, сто двадцать лет назад, когда «Последнюю весну» ставили впервые, несколько экзальтированных барышень вскрыли себе вены от избытка чувств. Ничего удивительного. Музыка может подвигнуть на самые решительные поступки, тем более такая проникновенная. Что греха таить – Джона тоже всплакнула, когда Подлые Туземцы казнили Князя. И плевать, видят Великие Духи, плевать, что коварными убийцами на самом деле были Джонины предки. И уже не имеет значения, что тот, настоящий князь, эрн Удэйн, в сагах шуриа предстает злодеем из злодеев, которого надо было бы убить не единожды, а раз сорок подряд, каждый раз по-разному. Он швырял младенцев в костер, вырывая их из рук матерей, а тех, в свою очередь, топил на глазах у мужей. Он дал слово не пытаться бежать, пока противоборствующие стороны не договорятся об условиях обмена, и при первом же удобном случае нарушил клятву. Даром что Священный Князь, а не поленился перебить стражу и украсть коня. Понятное дело, что когда шуриа его поймали, то дали выход своей ненависти.

Помнится, Элишва, чтобы поддразнить пасынков-ролфи, со смаком пересказывала описания пыток, которым подвергли Удэйна. Шуриа не поленились сочинить огромную балладу, в которой подробно расписали, что отрезали великому эрну, а что прижгли раскаленным железом, где присыпали свежую рану солью, а заодно – пересказали, за какие преступления полагались такие кары. Словом, постарались на славу, желая увековечить собственную месть. И что же? А ничего, ровным счетом ничего. Никому не интересна правда шуриа, безразличны подвиги и зверства ролфийского вожака, и никого не волнует, что Деву звали вовсе не Сидда, и не диллайн она была, а ролфи. А все потому, что однажды господин Никоул вдохновился ролфийской сагой и написал восхитительную музыку, вложив в свое творение душу. Все переиначил, поставил с ног на голову, но сотворил чудо, которое переживет и его самого, и многие поколения синтафцев.

В начале последнего действия, представляющего собой одно из тех редких откровений художника, когда ему удалось остановить время в ожидании столь мучительного и возвышенного события, зрители, казалось, перестали дышать.

«Так покарай же их, Создатель!» – пела Сидда, смиренно и сурово отрекаясь от жизни во имя высшей справедливости, а Джона рыдала, как и все остальные дамы, не сдерживая себя и не стесняясь. Кавалеры крепились, но тоже украдкой подносили платки к глазам. И даже песий крикливый дед-призрак замолк наконец-то. Внимали дивному голосу духи, населяющие Оперу, отказавшиеся когда-то от посмертия ради волшебства искусства: все эти сошедшие с ума танцорки, сгоревшие от чахотки певицы, покончившие с собой из-за неразделенной любви актеры. И когда хор воскликнул «Свершилось!», рухнул на сцену, как подкошенный, кордебалет, а над Девой взвилось божественное пламя, означающее, что жертва ее принята, и грянул последний аккорд, произошло невероятное – зрители вскочили со своих мест, словно готовы были броситься к Деве Сидде на помощь. И замерли, все еще пребывая душами в другом мире. А потом льдистая тишина взорвалась аплодисментами, как грозовое небо одновременно взрезается молнией и раскатами грома в миг максимального буйства стихий.

И пока Кистайна Лерви и Эйлит Мур засыпали цветами и подарками, зрители обменивались впечатлениями, а невидимый призрак ролфи выл, аки бешеный волк на три полных луны: «Да как они смеют?! Наглые сволочи! Нашу Деву Сигрейн переделать в паршивую диллайнскую девку?! Хитрые гады! Брехуны и воры!» – Джона и ее кавалер решили продолжить столь приятно начавшийся вечер посещением дома Лердена Гарби. Леди Янамари ловко вывела спутника на разговор о недавнем аукционе, рассказала пару занятных историй про казненного заговорщика, пощекотав нервы фабриканта возможностью прикоснуться к зловещим тайнам. О, это она умела лучше всего остального. Бранд научил, как и многому другому.

«Эй, змеюка! Ты куда это собралась? Блудить?»

«Угадал», – усмехнулась Джона.

Высокоморальный дух деда-головореза замечательно вписывался в ее планы. По крайней мере, он не даст расслабиться и поддаться на обаяние красивого в общем-то мужчины, который так и пышет желанием. И забыть, зачем пришла, и забыться болтливый призрак не позволит – это точно. Мы ведь едем в дом Гарби не в постели валяться, а рыскать по тайникам. А если господин Мендия окажется хорошим любовником, то можно и замуж за него выйти. Опять же, все говорят, в его поместье прекрасное современное отопление и даже полы теплые. Или не у этого, а у другого, у баронета Ронда? Джона успела перепутать, у кого из ее женихов какие козыри.

«Оддэйн и Белая Свора его! – возмутился покойный эрн. – Змеюка корыстная – вот кто ты такая».

«Да, я – такая».

– Вы что-то сказали?

– Я сказала, что вы, как всегда, правы, Жозеб, – брякнула Джона, не слушая, о чем говорит ее кавалер. – Я всегда восхищалась мужским умом.

Разумеется, господин Мендия блистал умом. Все мужчины блещут. А вы не знали?

Грэйн эрна Кэдвен

Пожалуй, Грэйн все-таки была не совсем справедлива в своем мнении о Санниве, составленном по дневным впечатлениям. Жить в этом городе было нельзя, конечно, зато для тайных ночных дел темные кривые переулки и внезапные тупики подходили идеально. Кроме неожиданно ставшей удобной застройки, ночная столица Синтафа радовала сговорчивыми извозчиками, исчезающе малым количеством патрулей и фонарями лишь на центральных улицах. Эрна Кэдвен ухмыльнулась, осознав, что только что вывела подходящую для ситуации формулу успеха диверсантки и похитительницы: «не усложняй и не скупись». А уж когда в твоем арсенале, помимо тяжелого кошелька, острого скейна и отчаяния, присутствует еще и парочка рунных заклятий, сплетенных лично Священным Князем ролфи… Нехорошо загадывать, но вдруг Локка окажется милостива и отведет глаза своим детям-отступникам так, чтоб руны забвения, начертанные на облучке нанятой Грэйн коляски, подействовали на полукровку-кучера так, как задумано. А если подведут руны, то подействует золото. Грэйн отсыпала извозчику достаточно, чтоб тот, не подавившись, проглотил историю о богатой помещице из провинции, которая подозревает, что ее супруг нарушает брачные обеты, развлекаясь в столице, и потому отправила свою кузину-компаньонку проследить за юным вертопрахом и собрать доказательства. Сама Грэйн на обманутую супругу никак не тянула, зато роль бедной родственницы удалась ей на славу. Коляска на весь вечер с условием, что кучер подождет ее у театра, а после – проследует за каретой любовников, обошлась эрне Кэдвен в одну золотую «сову» и три сребрушки. Там же, в экипаже, Грэйн и переоделась, после того как унылое представление наконец-то закончилось. Все, что могло ей понадобиться в грядущей акции, отлично уместилось в заплечный мешок. Сундук остался у госпожи Силдж, а уж что она с ним сделает, Грэйн более не касалось.