Робин Хобб - Лесной маг

Это сработало. Потребовалось всего десять дней подобной тактики, чтобы горожане вновь стали законопослушными и доказали нам, что готовы отвечать за свою жизнь сами. Я сообщил выжившим членам совета, что они могут докладывать мне и я в случае необходимости поручу сержанту Дюрилу и его отряду установить правила, необходимые, по их мнению, для возвращения к нормальному порядку. Все это доставило мне огромное удовлетворение. Идея принадлежала Дюрилу, и именно благодаря ему в городе вновь воцарилась дисциплина, но я держался как должностное лицо и благородный человек, и это сработало. Я гордился собой и воображал, что, когда отец поправится, он разделит со мной эту гордость и ликование от успеха.

Это было лишь одно из дел, занимавших меня с утра до позднего вечера, и каждый день дюжины других, едва ли стоящих упоминания, требовали моего немедленного внимания и суждения. Мне казалось, я многое знаю об управлении поместьем, но лишь когда в цистерне закончилась вода, я вспомнил, что для поддержания ее полной требуется несколько человек, фургон, упряжка лошадей и бочки. Молодые фруктовые деревья в саду во время чумы остались без полива, но я привлек к этому делу мальчишек, и мне удалось спасти больше половины отцовских саженцев. А еще нужно было срочно починить ограды, поваленные скотом.

Еще на меня легла печальная обязанность сообщить нашим друзьям и родственникам о постигшем нас горе. Я отправил письма дяде, Эпини и Спинку и другим, в соседние поместья и на фермы. Затем я написал главе ордена Ванзи, рассказал ему о несчастье, постигшем нашу семью, и вложил в конверт послание для Ванзи. Мне пришел холодный ответ, где говорилось, что Ванзи будет еще месяц медитировать в уединении и что, как только он вернется, ему сообщат новости. Я вздохнул, жалея своего младшего брата, но мое внимание тут же отвлекли другие дела. Вскоре пришло короткое письмо от доктора Амикаса, он выражал мне свои соболезнования и настойчиво советовал сжечь все постельные принадлежности, занавеси и ковры из комнат больных, поскольку в них могла остаться зараза. Последовав его рекомендации, я взглянул на опустевшую комнату матери, и мое сердце сжалось. В доме по-прежнему пахло смертью, и я велел тщательно вымыть все комнаты и коридоры.

Хотя большинство наших слуг и наемных рабочих вернулись, мы лишились нескольких необходимых людей, и мне пришлось решать, кто займет их места. Кое-кто из наших слуг пережил чуму, и, хотя они поправлялись, они еще не были готовы полностью выполнять обычные обязанности. Под влиянием порыва я назначил Ниту домоправительницей, но довольно быстро выяснил, что, хотя она верна и умна, ей не хватает опыта, чтобы заставить все идти гладко. Но я не знал, как сместить ее, не оскорбив, и кем ее заменить. Так мы и жили под ее не слишком умелым руководством.

Я нашел учетные книги и ключи отца и старался вести ежедневные записи и тратить лишь необходимое. Это было непросто, и я часто спрашивал себя, как ему, солдату, удавалось так легко справляться с обязанностями лорда. Я даже представить себе не мог, что для этого требуется столько считать, не говоря уже об управлении людьми. По вечерам я молил доброго бога, чтобы отец скорее поправился и снял с моих плеч эту тяжкую ношу.

Через две недели после того, как я похоронил родных, я решил, что поместье почти вернулось к нормальной жизни и я могу забрать сестру от Поронтов. Я приказал подать экипаж и проехал той дорогой, что всего несколько месяцев назад привела нас на свадьбу моего брата. Теперь же я собирался навестить его вдову. Я облачился в лучший костюм, тот самый, что мать сшила мне на свадьбу Росса. Он оказался мне тесен.

Чума обошла владения Поронтов стороной, и мне было странно увидеть нормальную жизнь, когда я прибыл к ним. Люди работали на полях, скот мирно щипал траву, а открывший мне дверь ливрейный слуга вежливо улыбнулся, приглашая меня в дом. Но когда я вошел в комнаты, еще совсем недавно полные цветов и музыки, я увидел их траурное убранство. Родители Сесиль вышли встретить меня в гостиную, и я официально поблагодарил лорда и леди Поронт за заботу о моей сестре. Они смущенно возразили, назвав свою помощь меньшим, что они могли сделать для Ярил в столь страшные времена.

Я рассчитывал, что увезу с собой и Ярил, и Сесиль, но ее мать попросила меня позволить ее дочери остаться с ней, пока не минут хотя бы самые черные дни ее скорби. Она сказала, что потрясение, пережитое Сесиль, когда она, не успев побыть счастливой новобрачной, столкнулась с ужасами болезни и вдовства, оказалось слишком сильным для ее хрупкого здоровья. Вернувшись домой, она много дней была прикована к постели и до сих пор вставала лишь на несколько часов. Ее мать утверждала, что ей нужно время, чтобы прийти в себя и найти свою дорогу в печальной новой жизни. Я опасался, что они вовсе не собираются отпускать к нам Сесиль. Ее долг состоял в том, чтобы вернуться в дом своего мужа и взять на себя заботы о хозяйстве, но я не осмелился этого требовать. Я ответил, что, когда моему отцу станет лучше, они смогут вместе решить, как поступить.

Меня огорчило, что Ярил не вышла со мной поздороваться, но мать Сесиль объяснила, что они попросили ее подождать в саду, пока «дела не будут улажены». Как только этот вопрос был решен, они отпустили меня искать ее. Когда я увидел, как она в одном одиночестве идет по посыпанной песком дорожке между ухоженными клумбами, у меня сжалось сердце от жалости к ней. Она казалась такой маленькой и такой юной в своем траурном платье темно-синего цвета.

— Ярил? — тихо позвал я, готовый к тому, что она продолжает испытывать ко мне отвращение.

Услышав мой голос, она обернулась, я увидел темные круги у нее под глазами и заметил, что она очень похудела. Однако ее лицо озарилось улыбкой, и она бросилась ко мне. Мне хотелось подхватить ее и закружить, как я делал, когда она была маленькой, но она налетела на меня и вцепилась в мою рубашку обеими руками, словно белочка, пытающаяся взобраться по стволу огромного дерева. Я неловко ее обнял, несколько мгновений мы оба молчали, и я лишь гладил ее по волосам и спине. Потом она подняла ко мне залитое слезами лицо.

— Элиси ведь не умерла, правда? Это ведь ошибка?

— О, Ярил, — проговорил я, и этого оказалось достаточно.

Ярил снова спрятала лицо у меня на груди, сжимая в кулачках мою рубашку, плечи ее содрогались.

— Мы остались одни, Невар, — сказала она после бесконечно долгого молчания. — Только ты и я.

— У нас все еще есть отец, — напомнил я ей. — И Ванзи.

— Ванзи теперь принадлежит священникам, — ее голос был полон горечи. — Наша семья отдала его. А отца у меня никогда не было. У тебя был, некоторое время, пока ты оставался хорошим, послушным сыном-солдатом. Но сейчас ты ему не нужен. Ты стоишь даже меньше, чем я. Нет, Невар, мы одиноки. Я сожалею о том, как я вела себя с тобой. Мне жаль. Мне казалось, что Карсина и Ремвар станут плохо ко мне относиться, если я буду на твоей стороне. И потому я предала тебя, своего брата. А потом, дома, стоило сказать о тебе что-то хорошее, и отец впадал в ярость. Они с мамой без конца из-за этого ругались… но она умерла. Они больше не будут ругаться.