Евгений Щепетнов - Охотник

Минут десять она смывала с себя засохшую сперму, кровь, холодная вода отрезвила, убрала остатки кокаинового дурмана. Всплыли разные воспоминания, картинки и… тогда ее вырвало. Драло долго, вылетело все, что было в желудке, и и даже сверх того — густой желчью, кровью. То ли из разбитого рта, то ли из желудка, в который сегодня попала не только кровь…

Прополоскав рот, волосы, слипшиеся будто от клея, Маша с трудом натянула на избитое тело юбку, натянула блузку, попытавшись прикрыть грудь — юбка спадала, блузка расщеперивалась в стороны — пришлось найти острые сучки, проткнуть ткань и закрепить ее так, чтобы одежда не спадала.

Снова надела туфли, пошла от реки — и тут вспомнила о дипломате, который упорно так и тащила с собой. Решила — надо бросить его в воду. Тащить такую тяжесть, в ее-то положении? Скоро проснутся ублюдки, могут организовать погоню! Хоть она и шла так, чтобы не нашли — но кто его знает, вон, в кино показывают — собак пускают! Нужно скорее свалить из района турбазы, а то и правда здесь прихватят, и тогда точно конец.

Размахнулась, и… опустила руку с дипломатом. Что-то щелкнуло в голове — не зря эти твари приезжали! Из самой Москвы! Нет, тут что-то не так.

Опустилась на землю, положила дипломат, потянула вверх замки, не рассчитывая на успех, загадала — если откроются — значит все будет хорошо! Все будет здорово! Не откроется — в воду. Значит — судьба!

Щелк!

Замки открылись. Они не были поставлены на шифр.

Хлоп! Крышка открылась.

И Маша онемела. Пачки денег. Много! Доллары…

Схватила одну пачку — полтинники. Другую — сотни. Много пачек!

Сиротливо притулились две пачки пятитысячных, розовые, словно от стыда — стесняются лежать рядом со своими наглыми зарубежными родичами.

Сунула пачку пятитысячных в сумочку. Подумала — и еще одну. Захлопнула дипломат, встала, застонав от боли. Посмотрела — по ноге прокатилась капля густой, темной крови.

«Порвали, твари! Все порвали! В больницу надо, истеку кровью. С чемоданом не дойду. Спрятать!»

Определилась на местности — неподалеку, на опушке, здоровенный дуб. Маша знала его — еще в детстве, в юности играли, забирались по его корявой коре — наверху была площадка, образованная толстыми ветвями. Там можно было сидеть, болтать ниочем… целоваться.

Там впервые ее девичья грудь оказалась в потной ладони мальчишки — Витальки. Они был влюблен в нее и трясся от волнения, даже случайно коснувшись руки Машульки — так он ее звал. Ей, глупой, было смешно наблюдать за страданиями молодого «Ромео», как звал его Машин отец.

Как-то ради прикола Маша позволила Витальке погладить, поцеловать ее груди. Он чмокал как теленок, ловя упругий сосок, Маша же хихикала — ее совершенно не возбуждала такая ласка, было щекотно и чувствовала она себя очень даже глупо.

Тогда же она впервые увидела вблизи мужской член — расстегнула Витальке штаны и схватила рукой…

Мокро, смешно и глупо — вот чем закончился первый опыт ее сексуальной жизни. Виталька тогда чуть с дерева не упал, закатив глаза, как ненормальный.

Витальку через месяц после того убили — убийц так никогда и не нашли. Телефон всему виной- родители купили ему хороший, и Виталя, глупый, ходил с ним по улице, демонстративно слушая музыку, гордо держа аппарат в вытянутой руке.

Забили арматурами, забивали — как скотину. Кто-то свои, точно. Но никто так и не сознался, хотя всех с их двора таскали в ментовку целую неделю, и кое-кому прописали хороших пилюлей.

Маша плакала две недели, потом утешилась знакомством с новым парнем, и скоро потеряла девственность, напившись на дискотеке мерзкого пива-«девятки». Теперь она вообще не переносила вкус пива…

С дипломатом забираться наверх было трудно, особенно, когда у тебя раздолбаны внутренности, а руки болят, будто их топтали ногами какие-нибудь обкуренные бандюганы. Но она все-таки залезла, зная каждую трещинку на коре старого великана, цепляясь за кору так же, как цеплялась за свою жизнь.

На площадке все было по-прежнему, даже стакан, который она когда-то повесила на сучок, был на месте — иногда тут распивали банку бражки, или дешевого вина, так что без стакана никак не обойтись. Кроме их компании об этом месте скорее всего никто не знал, а из тех, кто знал — в живых осталась одна Маша — Витальку убили, Петька бухал, и разбился на моцике, Степка снаркоманился и сдох от передоза.

Мишка только мог быть жив — он уехал в Питер, и с тех пор его не видали. Говорили — подался в какую-то группировку, и скорее всего давно кормит червей. Рядовые бандиты долго не живут, а вылезть вверх ума у него не хватало. Он и был первым, одним из тех, кто тогда, после дискотеки лишил Машу девственности. Потом уже узнала, когда уезжал. Сам ей сказал. А еще — с ней тогда были Петька и Степка.

Так-то она на них не в обиде — чего пьяной-то не воспользоваться? Сама виновата, дура! «Пьяная баба … не хозяйка!» — не зря в народе говорится. Хорошо хоть презики надели, не залетела. Хотя узнала бы тогда — точно заяву накатала! Ибо — нех… й! Одна компания, а эти суки взяли, и нагнули раком!

Дипломат удобно устроился в развилке, зажатый в щели между корой и почерневшим деревом. Вздохнула — гниет старик! Скоро, скоро кранты ему. Впрочем — скоро, это понятие растяжимое. Он пережил и царей, и революцию, и войну, и ее, Машку, переживет, если… она не поторопится и не свалит отсюда побыстрее!

Спрыгнув, свалилась на бок, полежала, успокаивая дыхание и сдерживая позывы рвоты (видимо, это все-таки сотрясение мозга), встала, скрипнув шатающимися зубами, и снова упрямо пошла вперед.

Нет, никто не сможет убить Машку! Она вам еще покажет, суки! Она вам еще всем задаст, твари гребаные!!

Ништо в мире не может вышибить нас из седла! — так было написано в книжке, что она читала в школе! Маша запомнила. Никто! Никто и ништо не сможет вышибить ее из седла!

Сумочку повесила на шею. Шатаясь, как зомби, такая же «красивая» как зомби, шла, шла, шла…

До дома — семь километров. До больницы — пятнадцать. Только бы до трассы добраться… там Амира вызвать — приедет, куда денется! Только вопросы будут лишние… но ничего — бабки есть, а он бабки любит. Замажет! Нет ничего, что не могут замазать бабки! По крайней мере — она так считает. Или — считала? Дожить бы…

— Ты что, внатури, О…л?! Где дипломат?!

— Тут я его ставил…

— И где он?

— Эрик, ну чо ты, внатури, я чо взял его, что ли?

— Если ты не брал — кто мог взять? «Вкрадчиво, тихо, зловеще» — видел, как говорят боссы мафии в кино. Не орут, не брызгают слюнями. Скажут тихо — и все трясутся!)

— Да кто… все могли! Ну… кроме нас, конечно. Мы-то не возьмем.