Гроза над крышами - Бушков Александр Александрович
Ни повозок не видно пока, ни грузалей. Дело ясное: корабль бросил якорь совсем недавно — паруса свернуты только на лиер-мачте128, которую только лишь сушняк, сроду не читавший голых книжек о морских приключениях (Тарик немало таких встречал), назовет, невежда, «передней». Паруса на тоер-мачте свернуты до половины, и там хлопочут матросы, а на боер-мачте едва начали. Шнырялы129, конечно, уже начали лазать по трюму, вон и Стражник на палубе. Они, конечно, хваткие, но на каждом большом корабле, уж мы-то знаем, уйма укромных местечек, где можно надежно укрыть любую потаенку от самых востроглазых нюхачей...
У тоер-мачты звенел гитарион и аксамитный голос пел: — Вновь деревья проснутся И воскреснет листва, Только мне не вернуться На мои острова.
Ухожу на «Ягане», И чернеют вдали...
— Эгей, молодой!
У высокого фальшборта столпилось с дюжину Матросов в чистеньких тельниках, с большими буквицами ЯГА на груди — а значит, и на спине. (Тут уж никакого выпендрежа — требование Стражи, чтобы в случае проступка Матроса издали опознали по названию корабля.) Ну ясно: отработавшая свое ватага лиер-мачты, готовая после ухода шнырял радостно сойти на берег и развлечься там как следует.
Тарик проворно снял берет и поклонился:
— С благополучным прибытием, господа Соленые! Откуда причапали?
Наверху грянул дружный хохот, и один рявкнул одобрительно:
— Ишь ты, обхождение знает! Со Змеиного Архипелага, слышал про такой?
Только невежа скажет: «Корабль приплыл». Корабли «ходят» или «чапают». Только невежа не знает, что Архипелаг этот лишь на карте значится Островами Вальмена, по имени в давние времена открывшего его капитана, — а морские Матросы его зовут непременно Змеиным из-за обитающих там в изобилии ползучих гадов, наперечет ядовитых.
— Доводилось, — сказал Тарик. — Это у вас, я так понимаю, оттуда будет птушечка?
На плече у того, кто с ним говорил, вцепившись когтями в тельник, прочно устроилась папуга — сине-красно-желтая, какие водятся только на Змеиных островах (на других у них и расцветка другая).
— Оттуда, — сказал матрос, пощекотал папуге пестрое брюшко. — А скажи-ка молодому, что Соленому нужно на берегу?
Папуга устроилась поудобнее, раскрыла черный гнутый клюв и хрипло завопила:
— Ведр-ро руму!130 Ведр-ро руму! И баб, и баб!
— Грамотная птушка, — одобрительно сказал ее хозяин. — Ну, молодой, коли ты понимающий, какие тут хорошие кабаки? Мы в вашем порту первый раз, не осмотрелись еще...
— Кабаков тут на Трех Улицах дюжины три, — охотно сказал Тарик. — Самые лучшие — «Штормяга», «Золотой парус» и «Старый боус»131. Другие тоже ничего, но эти самые хорошие. Только не ходите в «Пьяного осьминога», «Уютную пристань» и «Три якоря»: там и обсчитают, и разбавят, а упившемуся могут и карманы вывернуть.
— Ясно! Веселые девки есть?
— В каком порту их нет? — сказал и по этой части умудренный жизнью Тарик. — Если хотите совсем политесно, ступайте в «Развеселый каблучок» или «Крошку-морячку», там девки пляшут и поют, и по заказам тоже. Вообще веселых домов на Трех Улицах изрядно. Только не надо в «Морскую лилию», «Погремушку» и «Белопенную волну»: там запросто могут и «обалделки» подсыпать, и обобрать потом.
— А «кочегаров» где поискать можно, чтобы рожу начистить?
«Кочегарами» пироскафников звали за глаза парусники, а пироскафники их, в свою очередь, «ветошниками» — и перед доброй дракой эти насквозь обидные прозвища звучали вслух, в лицо противнику. Симпатии Тарика были с самого начала на стороне парусников: управляться с парусами — нешуточное искусство, которому долго обучаются; а швырять уголек в топку пироскафа может любая деревенщина, еще пару дней назад коровам хвосты крутившая и овец жулькавшая...
— Мы тут, когда швартовались, «дымоход» видели, — вмешался второй, показав в сторону «Пастушки». — Так что и искать не надо, а?
— Это речной пироскаф, — сказал Тарик.
— Точно? Мы в них не разбираемся — все бесы одного замеса...
— Точно вам говорю: речной, — заверил Тарик. — Для понимающего человека издали видно, морской это пироскаф или речной... Скотовоз, овец привез откуда-то с верховьев...
— Тьфу ты! — смачно плюнул на мостовую Матрос (плевать на палубе не дозволяют негласки, за такое свои же по зубам дадут). — И так-то с речными кочегарами драться за позор, а уж со скотовоз- никами... Что, морских совсем нету?
— Отчего же, — сказал Тарик. — Они тут гнездятся в «Стремительном пироскафе», «Пламени и дыме» и в «Рассекающем волны». Там и ищите.
— Найдем обязательно, — пообещал Матрос. — А Стража как?
— Да особо не зверствует, — сказал Тарик. — От всего, что числится пустяками, всегда можно откупиться мздой в серебрушках. Если лежать пьяным на улице — к себе уволокут и обчистят, а если на ногах, хоть и зигзагом, — то ничего. Вот если кого ножом пырнут или башку проломят, тут они звереют. Можно откупиться золотом, а можно и не откупиться — если конец месяца, а у них пойманных мало и начальство гневается, кулаком по столу барабанит. Сейчас как раз конец месяца...
— Тоже учтем, — пообещал матрос. — Ну, ничего необычного, как везде, ежели прикинуть... Молодчага, хорошую раскладку дал! Сразу видно: знаешь наше ремесло... Батя не Матрос?
— Дедушка был морской Матрос, где-то в море и сгинул. — И Тарик не удержался: — А я в Юнгари целюсь! Очень может быть, что и сладится... И непременно в Соленые!
— Наш парень, — захохотал Матрос с папугой на плече. — Лови подарочек да припрячь живенько, а то шнырялы прицепятся!
Он запустил руку в карман, размахнулся — и Тарик поймал на лету шар размером с его кулак. Моментально определил по весу, что это тянучка132, проворно опустил в карман и степенно сказал:
— Пора мне работать. Благодарствую за подарок, господа Соленые, попутного вам спокойного ветра и шесть морских локтей133 под килем!
— И тебе в морские Юнгаря прямым курсом! — вразнобой откликнулись Матросы, нетерпеливо оглядываясь на мачты (ну понятно: отпустят на берег не раньше чем уберут все паруса, а помогать не принято).
Еще раз раскланявшись, Тарик пошел дальше. На душе было приятно: на равных поговорил с морскими Матросами да вдобавок получил подарок, который в лавке стоит ох как недешево. Сам он уже вышел из тех годочков, когда забавляются прыгучими мячиками, но для девчонок хороший подарок — они эти игры оставляют, только когда невестятся. Передарить Данке... или кое-кому другому — если только в Гаральяне знают, что это такое: очень уж далеко туда возить всякие товары, цена возрастает, и очень многое могут себе позволить только тамошние богатеи, к которым дядя Тами наверняка не относится, хотя кто этих гаральянцев знает...
Хорошо, что шнырялы не видели, иначе непременно прицепились бы. С точки зрения суровых регламентов не раскрашенный надлежащим образом мячик из прыгучей смолки — та же потаенка, пусть легкая. Конец месяца, знаете ли. В Воспиталку не отправят, даже не выпорют, но бляху Подручного непременно отберут, выгонят за ворота, а может, и с «открытым листом» в Юнгари не возьмут — есть, говорят, у них такие списки... Ладно, вроде бы обошлось, дядюшка Кабадош привязываться не будет, ему чихать, конец месяца или начало, а портовые шнырялы своих соглядатаев к воротам не ставят, им легкая потаенка без надобности, от нее
никакой выгоды...
Эх, папуга... Было бы здорово... Он представил себе это: с Тами сладилось, она приходит к нему в гости, а там сидит на жердочке папуга и орет: «Гар-ральянка Тами самая кр-расивая в столице!»
Только это несбыточная мечта. Папуг в столицу привозят очень мало, ценятся они, по слухам, в пару десятков золотых, так что и не всякий дворянин может себе позволить. Вот в королевском дворце, говорили студиозусы, аж пара дюжин...
Прошел мимо большого двухмачтового парусника под названием «Морская чайка» — паруса убраны, палуба пуста, только от носа к корме лениво прохаживается караульный Матрос, и лицо у него печальное от выпавшей бедолаге невезучести. Все знакомо: «Морская чайка» приходит не в первый раз, судно вообще-то морское, но прибрежного плаванья, так что снует, как ткацкий челнок, вдоль южного побережья королевства. Опущены только сходни, а грузового трапа не видно — значит, погрузка еще не начиналась, и Матросы отпущены на берег, а вот назначенному караульным выпало невезение, и сменят его только с темнотой. В таверны и веселые дома он, конечно, попадет — но гораздо позже, вот не на шутку и печален...
