Мэри Филлипс - Игры богов

— О-па… — протянула Персефона. — Так уже весна? И я должна быть наверху. Как мне это надоело!

— Дорогая, если мир умирает, тебе незачем отправляться наверх, — заметил Аид. — Погода все равно будет никудышная.

— Так можно мне ее забрать? — спросил Нил.

— Мою жену?

— Нет, Элис.

— Нет, конечно, — коротко бросил Аид. — А теперь уходи, пока цел.

— Но ведь был прецедент, — заявил Нил.

Аид зарычал, и от этого рыка стены тронного зала затряслись. Нилу захотелось отступить на шаг — желательно длиной в милю-другую, — но он этого не сделал, лишь сжал кулаки и твердо посмотрел в огромные глаза Аида.

— Ты всего лишь смертный, — прогремел голос Аида, — к тому же пока что не мертвый смертный! Да как ты смеешь являться в мой дворец и заводить речь о прецедентах?

— Прецеденты очень важны, — сказал Нил. — Если что-то происходило в прошлом, значит, это можно повторить.

— Надо бы съесть его душу прямо сейчас, — произнес Аид, — но я только что пообедал.

— Артемида говорит, что мне надо только доказать вам, что я люблю Элис, и тогда вы отпустите ее.

— Артемида неправа, — ответил Аид. — Нужна какая-нибудь жертва. Или испытание.

— Дорогой, а как насчет танца? — предложила Персефона. — Мы могли бы заставить его станцевать.

— Персефона, дорогая, зачем это? — сказал Аид. — Давай лучше отрежем ему парочку рук или ног.

— Договорились, — произнес Нил.

— Как договорились?

— Мне не нужны ни руки, ни ноги. Возьмите их себе, мне нужна только Элис.

— Нет, так неинтересно, — протянул Аид. — Ты отдаешь их слишком легко.

— Мне кажется, танец будет лучше, — настаивала Персефона.

— Я с большим удовольствием вам станцую, — сказал Нил.

— Нет, надо что-нибудь другое, — возразил Аид. — Дорогая, пожалуйста, не надо больше о танцах. Дело в том, — объяснил он Нилу, — что чем больше душ я получаю, тем могущественнее становлюсь. И даже когда у меня забирают одну-единственную душу, мне это несколько больно. Впрочем, не думаю, что смертный способен это понять.

— Я прекрасно вас понимаю, — ответил Нил. — Мне тоже было больно, когда вы забрали у меня Элис.

— Он такой милый! — заявила Персефона. — Но почему ты никогда мне об этом не рассказывал?

Не отреагировав на слова жены, Аид сказал Нилу.

— Так вот, если ты причиняешь мне боль, я должен сделать больно тебе.

С этими словами Аид протянул руку и взял Нила. Нил почувствовал, что Аид самый что ни на есть настоящий — там, где его ладонь касалась тела, он ощущал прикосновение. Тело Нила сковал неописуемый страх, но он все равно не стал вырываться.

Другой рукой Аид охватил его голову.

— Сделайте мне больно, — произнес Нил в пальцы властелина подземного мира.

— Ты отбираешь у меня всю радость, — заявил тот.

— Сделайте мне больно! — повторил Нил. — Ради нее я готов на все.

Пальцы Аида стали сжимать его сильнее, но затем остановились, и Аид вновь поставил молодого человека перед тронами.

— Нет, оно того не стоит, — сказал он. — Я не отдам тебе твою женщину. Прощай.

— Минутку, — произнес Нил.

— Я сказал «Прощай», — повторил Аид, указав на дверь.

— Если вы не хотите отдать мне ее, тогда позвольте остаться здесь.

— О, какое самопожертвование! — воскликнула Персефона.

— Количество душ не изменится, и вам не будет больно, — продолжал Нил. — Вы ничего не потеряете. Отпустите ее, а я останусь.

— Его настойчивость восхищает, — сказала Персефона. — Знаешь, я бы и впрямь его оставила, а его Элис я не знаю. Давай поменяем их.

Аид коротко взглянул на жену и вновь перевел взгляд на Нила.

— У меня появилась мысль получше, — заявил он. — Тебе придется выбрать.

— Выбрать? — переспросил Нил.

— Да. Ты можешь либо спасти мир, либо получить свою Элис. Мы поселим вас в какое-нибудь приятное местечко на Елисейских Полях — это наиболее престижный район в нижнем мире. В вашем распоряжении будет целая вечность, и я обещаю, что не стану есть ваши души. Вы будете до конца времени наслаждаться чистым, ничем не нарушаемым блаженством. Ты и Элис вместе, навсегда. Что скажешь?

— А как же мир?

— Он погибнет. Все умирают. Можно и по-другому — ты спасешь мир, но я оставлю твою девчонку себе.

— То есть как это «оставите себе»? — спросил Нил.

— Она останется здесь, ты вернешься в верхний мир, и вы больше никогда не увидитесь. Решать тебе.

— О Аид, иногда ты бываешь таким противным! — заметила Персефона.

— Персефона, пожалуйста, помолчи! — оборвал жену Аид. — Так что скажешь, смертный? Мир? Элис? Мир? Элис? Мир? Элис?

— Я должен принять решение прямо сейчас?

— Прямо сейчас, — кивнул Аид.

— Ладно, — проговорил Нил.

— Так что ты выбираешь? — спросил Аид.

— Мир.

— Мир? Ты выбрал мир?! Ты пришел сюда, в подземный мир и в мой дворец, ради этой женщины, ты предлагал свои руки и ноги, предлагал свою душу — и после этого решил спасти мир?

— Да.

— Но почему?!

— У всех есть любимые и близкие, — сказал Нил. — Да, я потеряю Элис, но зато их не потеряют остальные. Элис на моем месте поступила бы именно так. И очень даже может быть, что ей без меня лучше.

Аид расхохотался неприятным смехом, который напомнил Нилу карканье ворон, уже выклевавших у мертвого сочные, вкусные глаза. Нил зажмурился. Он не знал, правильно ли он выбрал, но в любом случае его жизнь подошла к концу.

— Знаешь что? — произнес Аид. — Я не властен спасти или погубить мир, поэтому все это пустые разговоры. Но твой ответ был хорош. Кстати, ты же сказал, что Артемида собиралась сюда? Мне интересно, что она сделала с нашей собакой.

37

Артемида вынуждена была признать, что дворец удался на славу. Это неприятно кольнуло ее — особенно если вспомнить обо всех тех проблемах, которые преследовали ее в верхнем мире. Ничего удивительного, что Персефона всегда возвращалась мрачнее тучи и держалась с ними снисходительно. Даже быть богом оказалось здесь намного приятнее, чем наверху — это было все равно что оказаться под чистой прозрачной водой душа после заплыва по мутному потоку.

«Какая несправедливость! — сказала себе Артемида. — Надо будет всерьез поговорить с Гефестом о капитальном ремонте».

Отыскать Аида и Персефону не составило труда — Артемида просто шла туда, куда ее вели ноги. Присмотревшись ко дворцу, она пришла к выводу, что тот довольно безвкусен. Но наиболее вульгарными ей показались двери, у которых стояли два удивленных стражника, круглыми глазами рассматривающие ее саму, ее смертную и ее собаку.