Вадим Арчер - Алтари Келады

— Нельзя, думаешь?

— Нельзя. И комары тебя кусать не хотят, и вертихвостка твоя от тебя нос воротит.

— Лайя?! — Витри вдруг осознал, как давно не вспоминал свою кудрявую, веселую Лайю. — Она тебе не нравится?!

— Почему не нравится? Нравится. Видная девка. Но я бы на ней не женился. — Шемма сонно потянулся. — Беспокойства от нее много, а я беспокойства не люблю. Вон мельникова дочка подрастает — пышная, белая. Хозяйственная. Пироги печет — на всю улицу запах. Ее пирогов я бы поел.

Шемма замолчал, смакуя в уме пироги мельниковой дочки.

— В дороге нельзя много есть, ноги не будут легкими, — заметил Витри. — Нам ведь еще идти да идти.

— Разве это жизнь для табунщика — пешком да пешком, — откликнулся Шемма, не привыкший много ходить. — Когда вернемся, как я буду пасти коней без Буцека? Табунщик без коня — это же всему селу на смех!

— Чтобы пасти коней, нужна трава, а чтобы была трава, нужен дождик, — пустился в объяснения Витри. — А чтобы был дождик, сам знаешь, что нужно.

— Знаю, знаю… — пробормотал Шемма, засыпая. После обеда, в самую жару, он имел привычку поспать, и никакие силы не могли заставить табунщика от нее отказаться. Витри не возражал. В жару было трудно идти, да и Моне нужно было попастись.

Через неделю лоанцы поравнялись с Босханом, но не зашли в город, торопясь на Оранжевый алтарь. Они питались едой, купленной в деревнях, располагавшихся вдоль тракта, или заходили в придорожные трактиры. В трактирах было много проезжих людей и брали дорого, но Шемма наотрез отказывался пропустить хотя бы одно такое заведение. Его круглая физиономия млела при виде жирной, горячей пищи, он каждый раз добросовестно наедался в запас, а потом брел за Витри, еле передвигая ноги.

Лоанцы узнали о взятии Бетлинка день спустя, как миновали Босхан. Они обедали в трактире, сидя в душном, темноватом помещении среди других путешественников, жующих и запивающих еду, когда на пороге появился обветренный, запыленный человек в охотничьей куртке и быстрым шагом подошел к стойке. Он потребовал холодного кваса, нетерпеливо стуча монетой по доске. В том, как он вошел, как отрывисто приказывал хозяину, как пил холодный квас, было что-то настораживающее. Разговоры затихли, головы посетителей одна за другой повернулись к вошедшему.

Человек, заметив, что стал центром всеобщего внимания, не удивился. Он обвел глазами трактир и сказал:

— Война, люди. Уттаки в Бетлинке.

Гонец допил залпом остаток кваса и в полной тишине вышел из трактира.

Кто-то выругался, и это сработало как сигнал. Все заговорили разом, громко и разгоряченно, выплескивая тревогу и понося уттаков. Про Каморру никто не знал — все высказывания сводились к тому, что «уттаки в последнее время совсем обнаглели» и «слишком много их развелось — давно не били». Шемма понимающе переглянулся с Витри и промычал ему через кусок тушеной баранины:

— Каморра… это все он, не иначе…

Упрямое, нахмуренное лицо табунщика говорило, что он занес Каморру в пустующий до сих пор список особо опасных личных врагов.

Вечером Шемма не оплакал, как обычно, своего Буцека, а уселся есть в полном молчании. Витри уже хорошо знал своего товарища и по его напряженному лицу догадывался, что в крепкой голове табунщика под кудрявыми волосами тяжело проворачиваются планы мести Каморре, один другого страшнее. Но, видимо, ни один из планов не оказался стоящим обсуждения, и Шемма улегся спать, ни слова не сказав Витри.

Прошло еще три дня, и лоанцы оказались в окрестностях Келанги. Места здесь были обжитые. Одна деревня сменяла другую, почти не оставалось незасеянных, неокультуренных участков земли. Леса и рощи вдоль берега Тиона сменились садами и огородами, у деревянных причалов теснились десятки лодок, привязанных цепями.

Несмотря на то, что лоанцы видели Цитион, после которого трудно восхищаться другими городами, Келанга все же произвела на них впечатление. Город, построенный из серого и светло-бурого гранита, выглядел просторным, прочным и основательным. Еще со времен Тевилена город застраивался только с разрешения правителя, поэтому его улицы были прямыми, площади широкими, а дома стояли ровными рядами, не выбиваясь из строя и не тесня друг друга.

У северных ворот, рядом с мостом через полноструйный Тион возвышалась смотровая башня, хорошо видимая из любой части Келанги. Через мост проходила дорога, ведущая на Оранжевый алтарь, а затем в Бетлинк. Дальше тянулись леса, называемые Иммарунскими по именам двух больших рек на севере — Иммы и Руны. В этих лесах обитали уттаки, которые прекрасно обходились без дорог.

Лоанцы вошли в город через восточные ворота, украшенные гербом — сеханским кондором, летящим по голубому фону, обведенному красной каймой. Девиз правителей Келанги — «Вижу сверху» — был известен далеко за пределами города. Келанга занимала ключевую позицию в затянувшемся на века противостоянии людей уттакам и успешно справлялась со своей ролью. Со времен Тевилена уттаки только дважды прорывались мимо Келанги в южную часть острова. Они еще появлялись у стен города в первые десятилетия его основания, пока оборона была слаба, но в ближайшем веке со смотровой башни Келанги ни разу не доводилось видеть блеска уттакских секир.

Улица привела Витри и Шемму прямо ко дворцу правителя Келанги. Дворцовые постройки, обнесенные чугунной оградой, были приземисты, но простирались вширь, занимая целый квартал. Главные ворота дворцового квартала выходили на центральную площадь города — просторную и людную, с лавками и гостиницами, трактирами и закусочными. Витри и глазом не успел моргнуть, как Шемма облюбовал трактир, расположенный в полуподвале напротив главных дворцовых ворот. Ему не осталось ничего, кроме как завести Мону во двор и последовать за Шеммой.

— Шемма! — догнал он табунщика у входа. — Подожди ты с едой хоть немного! Сначала нам нужно узнать дорогу на Оранжевый алтарь. Не убежит твоя еда!

Шемма не доверял еде, зная по опыту, что иногда она склонна убегать. Но слова Витри усовестили табунщика и дали иной ход его первоначальным намерениям.

— Не беспокойся, Витри, — заверил он товарища, осматривая трактир. — За этим я сюда и зашел. Я выберу кого-нибудь и разузнаю у него, что здесь говорят о Каморре. Заодно и дорогу расспрошу… ты ведь понимаешь, что разговор вести — здесь подход нужен.

— Представляю, что у тебя за подход, — вздохнул Витри, но Шемма уперся на своем.

— Вон в углу сидит мужик, один. С ним я и поговорю.

Мужик, уже в возрасте и тучный, одиноко приютился в углу, потягивая пиво. Его телосложение понравилось Шемме, который, если пока и не был тучным, то, несомненно, обещал стать им в зрелые годы. Табунщик почувствовал, что с этим-то он легко найдет общий язык, и устремился к его столу.