Алина Стрелковская - Лекарство от снов

Помнится, как-то раз она все-таки не выдержала и, плюнув на все, позволила Эдуарду дойти до кондиции музыкально похрапывающего бессознательного бревнышка. Тогда это казалось замечательной идеей. Поэт мало того, что целые сутки не показывался ей на глаза, но и половину следующего дня лечился от похмелья, не настаивая на ее обществе. Сейчас, однако, такая манера действий особых надежд не вселяла. Вряд ли леди Эмилия с пониманием отнесется к появлению в ее доме такого предмета мебели как в стельку пьяный поэт.

— Удачи, «добрая фея», — скептически прокомментировала происходящее Марга и, брезгливо поджав губы, отошла здороваться с еще одной партией своих старых друзей. Что ж, ничего другого Сангрита и не ожидала. Общаться с господином Тарри ее бабушку заставило бы разве что убедительное обещание, что после этого поэт скоропостижно скончается. Впрочем, это было даже хорошо, вряд ли Марга смогла бы хоть чем-то помочь. Это она — волшебница, это она, в силу избранной профессии, обязана уметь выходить без потерь из любой ситуации и решать любые проблемы. А бабушка, как актриса, могла позволить себе все слабости и капризы светской леди, что с удовольствием и делала.

— Ладно, — глубоко вздохнула Сангрита, размышляя о том, как бы так ухитриться утянуть Эдуарда подальше от людей и привести в чувство. — Вы на ногах хоть держаться можете? Если можете, то поставьте бутылку и идемте, мне нужно кое-что вам сказать наедине.

Поэт, как выяснилось, наногах держался весьма неуверенно. Он, правда, был свято уверен в обратном и, проникнувшись серьезностью момента, изо всех сил старался вписываться в окружающий мир. Получалось у него плохо. Решив вдруг, что бал — изначально мероприятие увеселительное, и своим похоронным видом он может привлечь слишком много внимания, Тарри ударился в другую крайность, и, в скором времени, не заметить его, с веселым гиканьем отплясывающего чечетку под неспешный менуэт, мог разве что слепой и глухой идиот.

— Тарри, немедленно прекратите эту агонию неудавшейся балерины! — прошипела вне себя Сангрита, когда поэт, не выдержав собственного ритма, покачнулся и, чуть было не врезавшись в одну из танцующих пар, с размаху наступил ей на ногу. Он, к счастью, был мужчиной некрупным, и нога пострадала не сильно, но все равно было обидно. Она тут в лепешку расшибается, чтобы спасти его репутацию и положение в обществе, а этот неблагодарный идиот мало того, что совершенно не идет ей навстречу, но своим поведением грозит окончательно уничтожить репутацию ей. Вон уже гости недобро на нее косятся… Как же, скандальная Фламмен снова оказалась в самой гуще событий! И если ситуация сейчас не утрясется, уже завтра Столица будет взахлеб обсуждать какой-нибудь новый слух. После ее прошлых приключений высший свет и так постоянно ждал от нее новых чудачеств. Похоже, сегодня их ожидания оправдаются.

Эдуард, естественно, кинулся извиняться за свою неосторожность, причем так громогласно, что произошедшее немедленно стало достоянием общественности, а Сангрите осталось лишь стоять среди тут же окруживших ее охающих дам и слушать его высокопарный, как и всегда, бред. Разумней всего было бы прервать неиссякаемый поток слов, пока поэт не наговорил лишнего и окончательно не настроил против себя столпившихся вокруг них гостей. Но как прервать столь публичные извинения и не показаться при этом грубой девушка не представляла, и ее подопечный без помех разливался метафорами, эпитетами и, в особенности, гиперболами. Он вообще виртуозно умел делать из мухи слона и всячески демонстрировал свой талант, говоря о несусветной ерунде такими выражениями, будто бы как минимум решает судьбу мира. У слушателей эта привычка, как правило, вызывала лишь приступ издевательского смеха. Если, конечно, они вообще понимали, что имеется в виду, так как за чрезмерным количеством средств художественной выразительности смысл совершенно терялся.

«Господи, прости меня за то, что я в тебя не верю и поминаю всуе через слово! Я больше не буду, честно! Только заткни этого придурка, а? Пожалуйста!» — простонала мысленно Сангрита, и в самом деле готовая на что угодно, лишь бы Тарри замолчал. В ее понимании сейчас это было равносильно чуду и, исчерпай поэт свои запасы красноречия, она, казалось, и в самом деле поверила бы в существовании сил высших и более важных, чем обожаемый всеми магами Поток.

Пресловутый же Бог, судя по всему, существовал, молитвой ведьмочки проникся и не позволил ситуации пуститься на самотек. Вот только чувство юмора у него оказалось своеобразное.

«О боже, о боже, о боже!!!..» — ужаснулась про себя Фламмен-младшая, тут же наплевав на свое обещание не поминать имя господа в качестве междометия. Хотя, какие уж тут обещания…

«Чем так помогать, Господи, лучше б ты вообще не существовал!» — беспомощно возмутилась девушка, глядя, как толпа расступается, образуя живой коридор, и по нему, словно монарх, только что вступивший на престол, важно плывет незабвенный лорд Демолир. Кажется, он ее попросту преследовал. Да, судьбу не переспоришь: теперь ее репутация погибнет даже без участия Эдуарда. Был в этом, правда, единственный плюс: Тарри от удивления все-таки заткнулся.

А удивляться действительно было чему, ведь Вельт Демолир за прошедший век не появился ни на одном светском приеме. Естественно, никто не мог понять, что заставило его почтить своим присутствием праздник леди Эмилии. Особенно если учесть, что еще совсем недавно он считался погибшим.

Должно быть, этого не знала и сама леди Эмилия, имевшая со своим гостем лишь шапочное знакомство, но, как и многие, приглашавшая его к себе каждый год в надежде, что чудо все-таки произойдет, и она сможет долго хвастаться при дворе, какое оригинальное украшение отхватила для своего бала.

Что же касается самого Демолира, то ему корыстное отношение леди Эмилии и недоумение столичной знати были совершенно безразличны. Он и пришел-то сюда только потому, что среди гостей ожидалось семейство Фламмен. И ожидания его не обманули: Сангрита действительно здесь появилась и, как это всегда происходило, даже не подозревая о его присутствии, тут же втянула в самую гущу событий. Точнее, она сама туда попала, а он, в который раз, за ней последовал. Вот только это уже не криминальный Лохбург, а столичное благородное общество, и чувствует он себя здесь явно свободнее, чем она. Это и логично, годы при дворе и, в особенности, должность шута не могли не оставить на нем свой отпечаток. И хотя монарх с тех пор успел несколько раз смениться, придворные прекрасно знали, насколько значимы всегда были Демолиры — древнейший род бардов и шутов, и каким доверием Его Величества в свое время пользовался Вельт. Потом он, правда, женился, оставил двор и ударился в музыку, но его не забыли. И не только потому, что совсем скоро в сфере искусства его назвали гением. Шутить при дворе всегда было не меньшим искусством, чем музыка, а с улыбкой оскорблять и доводить до психического расстройства политических противников короля, не переходя ту тонкую грань, когда осмеянный лорд готов наплевать на все законы и бросить кинжал тебе в спину… это такой же признак гениальности, как и способность ввергнуть зал в исступление с помощью одной лишь виолончели и смычка.