Константин Соловьев - Геносказка

Они и в самом деле показались из подворотни, чутье не соврало. А негромкие, отраженные стенами звуки шагов за спиной подсказывали, что их встреча спланирована наилучшим образом.

«Человечество Извечное и Всеблагое! Дай нам, твоим увечным потомкам, силы и смелости да избавь от тяжести грехов наших и наших предков!» Краткую молитву Гензель вознес скорее по привычке, без должного почтения.

Как чувствовал, что не стоило возвращаться в Лаленбург, город тухлых яблок и генетической скверны!..

— Доброго дня, сударыня ведьма!

Сказано было без надлежащего уважения, скорее с насмешкой. От одного этого голоса Гензель ощутил, как дремлющий в его генетических цепочках хищник напрягся. Невидимые зубы едва заметно разомкнулись, обнажаясь в щербатой акульей усмешке. Такой голос не предвещал ничего доброго, ничего хорошего, ничего путного. Такой голос обещал неприятности. Может быть, больше неприятностей, чем он, Гензель, успеет отвести.

Эти двое были бы примечательной парой, но только не для Лаленбурга. Здесь можно было встретить и не такую компанию.

Первый был квартероном, это Гензель мгновенно определил по металлическому блеску браслета на руке. Цифру на браслете с такого расстояния не разобрать, но он готов был поставить половину своих зубов на то, что она не ниже двадцати. Как минимум двадцать процентов порченой крови, генетического сора. Слишком уж раздуто тело, слишком искажены человеческие пропорции.

«Да он похож на огородное пугало, — подумал Гензель, ощущая безмерную брезгливость. — Словно изнутри его набили сеном и тряпьем, да так, что едва не трескается…»

И в самом деле, кожа была растянута, а черты лица поплыли, словно их нарисовали краской на полотне, а само полотно потом натянули на излишне широкий холст. Здоровяк переминался с ноги на ногу и казался неуклюжим, но Гензель не собирался терять бдительности. В этом раздутом теле, судя по всему, скрывалась недюжинная сила, вон какие свисают бурдюки мышц… В блеклых и затертых, как старые пуговицы, глазах почти не угадывалось мысли, чувства, лишь концентрированная и едва сдерживаемая животная ярость. Не человек, а огромный ком плоти, причем плоти явственно агрессивной. Судя по тому, как подергивалось это чучело, как глухо ворчало, пачкая почти отсутствующий подбородок стекающей желтоватой слюной, оно не собиралось вступать в долгие и обременительные беседы.

Второй был мехосом. Это сперва удивило Гензеля — механические люди редко совались в квартеронские кварталы города. Слишком много тут грязи, угрожающей их смазанным сочленениям и фильтрам. Но этот, кажется, не боялся грязи. Он выглядел так, словно вообще ничего не боялся, и, надо сказать, имел для этого все основания.

Огромная, на голову выше Гензеля, металлическая туша, руки — стальные балки, торс — дредноут, укрытый броневыми пластинами, из-под которых свисают гроздья силовых кабелей, голова — литой бункер, разве что торчащих из глазниц орудийных стволов не хватает… Кое-где угадывались островки плоти, но ее было так мало, что она не составляла и процента от общей массы мехоса, лишь зоркий глаз мог заметить ее нездоровую желтизну в пробоинах корпуса.

Когда-то это существо было человеком, но было им так давно, что давно должно было забыть, что это такое. Что ж, подумалось Гензелю, некоторые выбирают и такой путь бегства от несовершенства плоти и генетических увечий. Замени свои мышцы гидравлическими поршнями, кожу броней, а внутренние органы грохочущими железяками, — но полностью от своей генетической сущности все равно не избавиться. Зато все в соответствии с церковными догматами, осуждающими любое вмешательство в генетический код.

Этот тип не был похож на монаха. И едва ли он оказался здесь, в глухой подворотне, по делам Церкви Человечества. По крайней мере, Гензель сомневался, что с подобными гидравлическими сухожилиями и лязгающими пальцами, способными раздавить в кулаке человеческую голову, удобно собирать милостыню или молиться за генетические грехи ныне живущих. Обладая подобным арсеналом, встроенным в тело, проще добывать хлеб насущный куда более простым и древним способом.

Глухая маска, когда-то бывшая человеческим лицом, не сохранила достаточно плоти, чтоб выражать эмоции, но в позе мехоса, в наклоне его головы, даже в равнодушном блеске тусклых объективов Гензелю почудилось сдерживаемое злорадство. И даже нечто сродни голоду, хотя едва ли этот гигант остался в состоянии употреблять обычную человеческую пищу.

Гретель не оскорбилась из-за «ведьмы». И испуганной не выглядела. На странную пару она смотрела совершенно равнодушно, как на самых обычных лаленбургских прохожих.

— И вы здравствуйте, судари, — сказала она спокойно, остановившись в трех-четырех шагах.

Гензель встал по левую сторону от нее. К мушкету он не прикасался, позволив тому висеть за плечом мертвым грузом, даже принял нарочито расслабленную позу. Не стоит заранее провоцировать того, кого собираешься в скором времени убить. А в том, что ему придется это сделать, он уже почти не сомневался. Слишком странная компания, слишком неподходящее место, слишком нехороший тон. Никто не ищет встречи с «сударыней ведьмой» в глухом месте, если не замышляет чего-то недоброго.

— Значит, узнали? — громыхнул мехос. Голос у него был не человеческим и не машинным, а чем-то средним — как будто кто-то наделил даром речи тяжелый металлургический станок. — Нам очень отрадно слышать это. Мы ведь имели счастье общаться с вами, сударыня ведьма. Пять лет назад, если память мне не изменяет.

— Четыре с половиной года, — кивнула Гретель, спокойно разглядывая собеседника. — Или немногим меньше.

— У вас, кажется, отличная память!

— Я всегда помню своих клиентов.

— Вот как… И что скажете про меня?

— Вы обратились ко мне за помощью. И вы ее получили. Контракт был выполнен. Насколько я понимаю, вы собираетесь выразить мне благодарность?

Мехос приблизился на шаг. Слишком резкое движение — брусчатка под его лапами прыснула в разные стороны мелкими каменными осколками.

— Благодарность? — проскрежетал он. Слова словно отделялись от глыбы грязного металла ржавым диском циркулярной пилы. — Пожалуй, можно сказать и так! Да, наверняка. Наша благодарность ждала несколько лет и уже немного залежалась! Мы уже думали, что вы никогда не вернетесь в Лаленбург. И тут, подумать только, такая счастливая новость! Не желаете ли потолковать с вашими благодарными клиентами?

Гензель почувствовал близкое присутствие третьего — того, что прежде таился за их спинами. Осторожно повернулся, чтобы рассмотреть нового противника, и скривился.