Роман Афанасьев - Огнерожденный

Подмастерье размышлял о своей судьбе едва ли не до утра. Теперь даже идеи Лартасуса отступили на второй план. Воспитанника больше занимали собственные проблемы, чем безумно далекий конец света. Он может так и не наступить, а вот предсказание о Хазирском Полудне – реальность, готовая вот-вот ухватить за шиворот самого Фараха.

В конце концов, у него разболелась голова, и подмастерье почел за лучшее оставить все размышления на "потом" и уснуть. Но все же пообещал себе, что при случае прочешет все известные ему библиотеки и книжные лавки в поисках историй о Хазирском Полудне.

8

Утром оказалось, что ночью холод отступил и в Таграме снова потепление. Снег на улицах таял; ноздреватые сугробы превращались в рыхлые кучи грязи. Проседали, проваливались сами в себя и исчезали на глазах, исходя мутной водой, словно кровью. С крыш струились потоки талой воды, пятная стены подтеками и обдавая неосторожных прохожих холодными брызгами.

На утренней молитве во славу Энканаса, воспитатели приюта нежились в лучах солнца, что пробивались сквозь мутные стекла и довольно улыбались. Даже Састион, в последнее время ходивший по приюту мрачнее тучи, соизволил улыбнуться. Восхвалив доброту Бога Огня и отметив усердие жрецов Великого Храма Таграма, вымоливших хорошую погоду, воспитанники разошлись на работы.

Веселая Троица перестилал полы в большой комнате, продолжая ремонт начатый на неделе. Грендир и Килрас весело переговаривались, подшучивали друг над другом. Настроение было хорошим – на улице светило солнышко, в комнатах потеплело и работа была не в тягость, шла споро и без задержек.

Фарах, несмотря на погожий день, оставался хмурым и неразговорчивым. Он не выспался, и настроение у него было хуже некуда. Мысли о том, что он один из тех, кто имел несчастье родится в Хазирский Полдень, не давали ему покоя. Надеясь отвлечься от грустных размышлений, подмастерье трудился в полную силу, без остатка отдаваясь тяжелой работе.

Друзья, конечно, заметили, что Фарах не в духе. Сначала они пытались расспросить Фараха о его визите к ученому, но подмастерье отвечал коротко и сухо. Тогда Грендир попытался развеселить его, отпустив пару сальных шуточек, но Фарах лишь нахмурился. Килрас, видя, что дело серьезное, напрямую спросил друга, что случилось. Подмастерье, конечно, не мог рассказать друзьям о том, что его беспокоило. Пришлось соврать, что Састион им недоволен и, наверно, больше не отпустит к Ламераносу. Килрас удовлетворился этим объяснением и сочувственно цокнул языком. А вот Грендир сразу смекнул, что это лишь отговорка, и Фарах расстроен вовсе не из-за этого. Но он, как настоящий друг, не стал продолжать расспросы и сделал вид, что поверил словам подмастерья.

Фарах работал не останавливаясь, едва заканчивал одно дело как тут же брался за другое, не давая себе отдыха. Так было легче. Сосредотачиваясь на работе, он забывал о проблемах, и не ломал голову над тем, когда именно родился – в полдень или нет.

Во время обеденной молитвы, повторяя слова за Састионом, он как все молился о ниспослании мира на земли Таграма. Но про себя, в мыслях, подмастерье молил Энканаса даровать ему спокойствие и утешение. Он не хотел такой судьбы. Не желал быть одним из тех, кто родился в Хазирский Полдень. Фарах не чувствовал себя воплощением Тайгрена, знал, что это не так. Ведь он воспитанник жрецов, благочестивый и набожный, восхвалявший Бога Огня и надеющийся на его прощение… И тем не менее, если его тайна раскроется, ему придет конец. Люди не боги, они не умеют прощать. Люди преследуют всех, кто хоть чем-то отличается от них. В деяниях своих они безжалостны, особенно когда распалены слухами или даже простым подозрением. И разжалобить Бога проще, чем толпу людей, уверенных в том, что ты – воплощение зла.

Во время занятий с Састионом, Фарах оставался рассеян и никак не мог запомнить слова нового моления. Не мог петь в унисон с другими воспитанниками, не держал ритм и ошибался в интонациях. Састион даже отругал его, при всех, ничуть не стесняясь в выражениях. Килрас смотрел на Фараха с сочувствием, а Грендир с подозрением. Он догадывался, что не все так просто, но лезть в душу к товарищу не стал. Фарах это заметил и мысленно поблагодарил Грендира за выдержанность и дружбу.

До позднего вечера Фарах работал как проклятый. Даже когда Килрас и Грендир ушли спать, закончив перестилать полы в новой комнате, подмастерье остался, чтобы убрать мусор скопившийся в комнате после ремонта. Только в полночь, измученный и уставший так, что путались мысли, он добрел до своей каморки и без сил рухнул на топчан. Все тело болело, руки ломило, а во рту было сухо, как в пустыне. Фарах поднялся, глотнул воды из кувшина стоящего на столе и вновь повалился на кровать, с удовольствием вытянув ноги. Ему казалось, что мир вокруг него медленно вращается, и что-то шепчет. Что-то неразборчивое, но успокаивающее. Усталость брала свое. Хазирский Полдень, гороскоп, Тайгрен и Энканас отступили на второй план. Фарах так устал, что уснул стразу, даже не раздевшись, с радостью отметив, что у него нет сил на размышления о превратностях своей судьбы.

В последний день недели, с самого утра, опять ударил мороз. Слякоть подмерзла, и улицы затянуло льдом. Окна покрылись белыми узорами, с неба повалили крупные хлопья снега. В Таграм снова пришла зима.

В приюте царило унынье. И воспитанники, и воспитатели стали мрачными, неразговорчивыми. Настроение было испорчено. После вчерашнего теплого денька, когда появилась надежда на то, что холода отступили навсегда, сегодняшний казался на редкость печальным. Казалось, из города ушла надежда. Это лишало сил, не хотелось ни работать, ни учиться. Было желание только забиться в дальний угол и уснуть, впасть в спячку, как медведь. Чтобы ничего не видеть, не слышать, не чувствовать. И не думать. Во всяком случае, именно этого хотелось Фараху.

Но дела не ждали. Састион, считавший долгий сон непозволительной роскошью, не давал поблажек воспитанникам.

Все утро Веселая Троица таскала уголь. От ворот, где его сгрузили с подводы, в подвал, к печам. Уголь прислала Гильдия Рудокопов: предусмотрительный Састион заказал топливо еще неделю назад. Оно пришлось как нельзя кстати. В приюте все отчаянно мерзли, казалось, что стало еще холоднее, чем на прошлой неделе.

Друзьям было не до разговоров – мешки оказались тяжелыми, таскать их приходилось по обледенелым дорожкам приютского двора, а Таг, отвечавший за отопление, отчаянно бранился и требовал, чтобы к обеду все мешки были уже в подвале.

Пришлось поднажать и к тому времени, когда настала пора садиться за стол, работа была выполнена. Проголодавшись на свежем воздухе ели жадно, в охотку. Ни о чем не говорили: молча давились кашей, хрустели луковицами и месили зубами вязкий недопеченный хлеб.