Алексей Молокин - Злое железо

Мы молча согласились. Действительно, а что мы там у этого Агусия делать будем? Я как-то этим вопросом не задавался, просто полагал, что все само собой решится, Люта с Гизелой позволят мне сыграть дорогу домой, а всебогун уймет взбесившееся железо. Как он это сделает – я не знал. Может быть, соберет какой-нибудь большой совет из местных богов и выступит на нем с пламенной речью, а может, еще что, ему виднее.

– Значит, Авдей-дорожник, две его обочницы, Люта да Гизела, Константин-герой, ты, богун Левон, Гонза-крутой и Степан-лох. Всех перечислил, никого не забыл?

– А почему это мы вдруг обочницами стали? – обиделась Гизела. – Я, между прочим, дипломированная магистка, а не какая-нибудь обочница. Да и она тоже не из плечевых! Мы аймы, если уж на то пошло, хотя и неполные по милости вон того типа.

Гизела показала на меня.

Старший сержант Голядкин на лоха не обиделся, привык, наверное. А может, хватило ума не перебивать. Я тоже промолчал, а чего, собственно, спорить?

– Ну, как же не обочницы? – удивился Тихон. – Авдей, который по-вашему бард, он по-нашему лирник или дорожник. А у каждой дороги, как водится, две обочины, которые эту дорогу держат, вот и получается, если он дорожник, то вы – обочницы. Только не разберу, которая из вас, красавицы, правая, а которая левая.

– Мы – благородные аймы, – твердо сказала Люта.

– Это вы по-благородному аймы, а по-нашему, по-простому, – обочницы, – усмехнулся богун.

– Ладно хоть канавами не обозвал, – буркнула Гизела. – От канавы до шалавы…

– Помолчи, Гизелка, – оборвал ее богун Левон.

– Ну-ка, лирник-дорожник, покажи-ка свой инструмент, – попросил Тихон.

Я расчехлил гитару и осторожно протянул ее богунам. Они оба, Левон и Тихон, склонились над моей красавицей, пошептались, потом Тихон бережно взял гитару и протянул мне.

– Ну-ка, сыграй что-нибудь, только не в полную силу. А вы, девки, не вмешивайтесь, а то окажемся все невесть где. Сдается, у него что-то с гитарой не то.

Я попробовал строй, слегка подтянул первую струну, взял несколько аккордов и вопросительно посмотрел на Левона. Тот кивнул, и я начал:

Помоги нам, святая Гертруда,Сделай легкими наши пути,Пусть нам ветер не сушит губы,Пусть не будут о нас грустить,Пусть нас враг не нашарит вслепую,Ну а если найдется такой,Отведи из-под сердца пулюОгрубевшей на солнце рукой.

Залечи наши старые раны,Отведи от воды и огня,Чтобы знали мы утром ранним,Что дождемся другого дня.Сохрани от крестов придорожных,Злого глаза, недоброй руки,Пусть не будем в ночах тревожных,Мы от ласковых дней далеки.

Ну а если когда-нибудь все жеВ путь иной позовет нас Бог,Пусть останутся в глине дорожнойОтпечатки усталых ног.Пусть другие бродяги простят нас,Добрым словом помянут пусть,Ну а ты в горькой доле босяцкойДай им радость – окончить путь.[18]

И опять дрогнуло пространство, с трудом выпростав из себя дорогу. Но эту дорогу можно было пройти только пешком и никак иначе, весь смысл ее был в трудном преодолении пространства, да и начала она не имела, так же как и конца. Люта с Гизелой и на этот раз оказались внутри музыки, вот только пряди звуков, плавные, словно речные водоросли, словно обтекали их. Тонкая женская рука с четкими венами, крепкая и загорелая, с коротко подстриженными ногтями, уверенно отводила музыку в сторону. Кому принадлежала рука, я не видел, лицо женщины было скрыто дорожным капюшоном, но мне почему-то казалось, что она улыбается.

– Труде-страннице молился, – негромко сказал богун Тихон. – Вон ты у нас какой, бард-дорожник, правильный. Знаешь, что в путь, не помолившись, не выходят, дороги не будет. Только гитара у тебя немного не так настроена. Для песенки годится, сыграть дорогу тоже, а для нашего дела – нет. У тебя первая струна глухо звучит.

Я обиделся. Во-первых, струны мне дал не кто иной, как богун Левон, во-вторых, выбрал из клубка жил подходящие я сам, сам же и настраивал инструмент. На слух я не жалуюсь, и фальшивить моя гитара никак не могла. Вон недавно что вытворяла, хотя дороги и не получилось, но все равно было впечатляюще. Правда, первая струна и впрямь, как я заметил, слегка дребезжала, но другой-то подходящей струны у меня не было. Самую тонкую из всех поставил. Обычно таких мелочей слушатели даже и не замечают, а тут какие-то богуны, и вот на тебе!

– Снимай-ка струну, сынок, сейчас я тебе другую дам. – Тихон переглянулся с Левоном, потом удалился куда-то в глубь могилы и скоро воротился с небольшим деревянным ящичком в руках. – Вот посмотри здесь, может, что и отыщешь.

В ящичке на черной бархатной подушечке лежала серебристая жилка-струна. Тоненькая, такую бы и на лютню не грех поставить певуньей. На конце уже была сделана аккуратная петелька, так что бери и ставь.

Я снял старую струну, свернул ее в желтое колечко и поставил новую. Потом попробовал строй. Теперь никакого дребезга не было и в помине, гитара звучала чисто и по-весеннему звонко.

– Вот так-то лучше! – улыбнулся Тихон. – Звенит Иванова жилка, слышишь, как звенит? Чисто и радостно, а если надо, то и грозно зазвучит.

– Так что это человеческая жила, что ли? – Я отдернул руку от струн, словно они внезапно раскалились.

– Божья, – поправил меня Левон. – Теперь у тебя на гитаре все струны из божьих жилок.

– Ничего себе! – воскликнул потрясенный Гонза. – Вот это круто! Ну, теперь ты, Авдюха, всех переиграешь! С божьими-то струнами!

– В первый раз слышу, чтобы струны из божьих жил делали, – признался я. – Нейлон там всякий, сталь, бронза, серебро, кишки даже или еще какие-нибудь жилки, я имею в виду животных, но не божьи же!

– А струны, они и должны быть божьи жилки, – засмеялся старый богун. – А как же иначе?

Глава 6

Бесстрашники

Умри ты сегодня, а я завтра.

Видно, и вправду могила всех примиряет, потому что когда мы рано утром вышли из Подорожников, простившись с гостеприимными обитателями местного кладбища, то почувствовали друг к другу если не приязнь, но уж симпатию как минимум. Впрочем, я-то ни к кому неприязни не испытывал и раньше, а вот мои полуаймы, или, как их назвал богун Тихон, обочницы, стали относиться друг к другу заметно лучше. Впрочем, меня они все равно обдавали холодом при каждом удобном случае, так что могильная магия здесь, может, и ни при чем, все дело в общей антипатии ко мне сближает, знаете ли. Хотя я так толком и не понял, чем же досадил этим милым дамам.

Теперь мы шли, не прижимаясь к берегу, мы расхрабрились и спрямляли путь, где только могли. К полудню мы уже отмахали километров двадцать, осторожно перебрались через блестящие, накатанные железнодорожные пути, рельсы при этом низко и сердито гудели, хотя поездов никаких и в помине не было, и вышли на опушку леса. За лесом простирался широкий луг. Здесь, на опушке, богун Левон разрешил сделать короткий привал. Мы принялись разводить костерок, чтобы отдохнуть и перекусить. Однако не тут-то было.