Павел Марушкин - Музыка джунглей

– По мне, если хочешь знать, хороший косячок стоит доброго обеда.

– Ну, это ты загнул… Хотя без кумара всё как-то не так.

– А ты заметил, что Колбассер последнее время вроде как не в себе?

– Да, старина Колбассер знает в этом деле толк!

Тут пираты заухмылялись и стали перемывать косточки неведомому Колбассеру.

– Не знаю, отметили вы или нет, но среди флибустьеров зреют авантюрные настроения, – заявил Иннот, едва они оказались в «своей» пещере.

– Да, парни поговаривают, что пора бы снова поднять паруса, – кивнул Громила.

– Тебя с собой не звали?

– Звали, и я как бы почти согласился. Делаю вид, что меня беспокоит рука, – он потряс изрядно запачканным гипсом.

– А на самом деле как? – нахмурился Иннот.

– Да все в порядке, – отмахнулся гориллоид. – Давно пора снять эту пакость и попробовать своротить пару-другую челюстей.

– А что насчёт золота?

– Ну, каждый хранит свою заначку где-нибудь в укромном месте. Что бы там они ни болтали про честность, друг друга эти ребята опасаются пуще всего прочего. Но есть у них и так называемая общая казна: это если что-то надо закупить на пользу всего города или, скажем, для ремонта корабля. Она хранится у капитана, а в его отсутствие за ней постоянно присматривают.

– Где апартаменты Фракомбрасса, я представляю… – задумчиво протянул Иннот. – А как это он, интересно, доверяет своим пройдохам такое ответственное дело?

– Он хитрее, чем ты думаешь. Сторожами всегда назначают непримиримых врагов; тех, кто терпеть друг друга не может. Вот и получается, что каждый одним глазом смотрит за сокровищами, а другим – за своим напарником. Кстати, у них тут строго: если ты выпил или уснул на посту, запросто можешь отправиться в свободный полёт, чего бы там Ёкарный Глаз не плёл о своей нежной душе…

– Вы мне вот что скажите: когда нам лучше начать действовать? – спросил Кактус. – Прямо сейчас или когда они отправятся в очередной поход?

– Чем меньше народу будет в этом… Либерлэнде, тем лучше. Я думаю, дождёмся отлёта дирижабля. Заодно узнаем, где они его прячут. Уж больно мне это любопытно…

Москит был невероятно настырным. Он звенел, зудел, то нахально пикируя сверху, то норовя зайти с фланга, хитрым манёвром ускользая в последний миг от карающей длани. Наконец, де Камбюрадо не выдержал и рывком сел, сердито моргая спросонья. Настольный хронометр показывал четверть седьмого утра. В иллюминаторе плавала какая-то серая муть. Туман, понял майор. Он поднялся с жесткого топчана и распахнул стекло. Обшивка чуть заметно дрогнула. Белёсый язык лизнул металлический ободок и несколькими вкрадчивыми струйками пополз внутрь. Вчера только сделал замечание штурману, хмыкнул де Камбюрадо, а теперь сам развожу сырость. Оболочка гондолы была сделана не из дерева, а из прорезиненного брезента – в целях уменьшения веса; однако стоило задраить на ночь люки, как влага внутри начинала конденсироваться со страшной силой. А этот запашок каучука… Еле заметный поначалу, он успел опротиветь всем и каждому уже на второй день пути. Притерпелись, конечно, – не барышни… Вспомнив о барышнях, де Камбюрадо мечтательно выпятил губы. Если всё сложится так, как я задумывал – женюсь, решил он. Найду прелестную молоденькую манки из хорошей семьи и попрошу её руки. И пусть злые языки сколько угодно язвят по поводу возраста. Нет уж, избави меня предки от светских львиц – все эти зрелые красавицы слишком хорошо умеют тратить не ими заработанные деньги. Только юную, невинную, с нежной, как бархат, шерсткой… Да что же это такое, оборвал он себя. Да, Морш, третья неделя воздержания даёт себя знать… Скоро уже ни о чём другом думать не сможешь!

Он решительно оделся, причесал баки тоненьким костяным гребешком и тщательно, по ребру ладони, выровнял фуражку. Вот так. Лучшее средство от игривых мыслей – исполнение воинских ритуалов. Он решительно захлопнул иллюминатор и спустился по скрипучему бамбуковому трапу на нижнюю палубу. Дневальный – здоровяк-горри со смешной фамилией Битхозою – поспешно выпрямился, усиленно тараща налитые кровью глаза и стараясь не моргать.

– Спим на посту, матрос! – укорил его майор.

Нижняя палуба «Аквамарина» представляла собой длинное узкое помещение. Сквозь кольца держателей проходил коленвал, клеенный из прочнейшей стоеросовой фанеры, с удобными П-образными изгибами – рукоятями. Спереди на вал было насажено широкое массивное колесо, выточенное из чёрного роммеля. Сыромятные ремни обеспечивали передачу момента вращения на установленный в передней части баллона воздушный винт. В кормовой части вала имелась система шестерён – всё тот же чёрный роммель, никакого металла! – позволяющая задействовать два малых пропеллера, используемых для манёвров. Там же находилось креслице главного механика, переключавшего передачи с помощью специальных рычагов. Вдоль бортов располагались узкие лавки – сидя на них и упираясь ногами в специальные стопоры, матросы двумя руками вращали рукояти вала. Всего их было двадцать восемь, по четырнадцать с каждой стороны; но, как правило, движение дирижабля обеспечивало не более пятнадцати матросов: остальные отдыхали или были заняты такелажем. «Только не сегодня, – подумал майор, чувствуя, как вдоль позвоночника расползается холодок. – Сегодня мне может понадобиться вся возможная скорость».

– Держатели смазать как следует, – распорядился он. – Заодно проверьте левый пропеллер: по-моему, шкив за что-то цепляет.

Он открыл дверцу и спрыгнул на землю. Рядом что-то зашуршало в опавшей листве. Проклятые змеи, подумал майор. Ненавижу джунгли! Он постоял немного, прислушиваясь. Туша дирижабля висела в полуметре над землёй, примяв собой несколько тонких деревьев. Пощелкивала в тумане какая-то птица. Помнится, близ авиабазы в южных лесах, куда мы попали сопливыми младшими лейтенантами, водились птички, издававшие жуткие стоны и вопли. Гнездились они недалеко от казарм. По весёлой флотской традиции нас, конечно, не предупредили… Он улыбнулся и расстегнул брюки.

К тому времени, как солнце поднялось над горизонтом, все системы дирижабля были проверены, смазаны, подтянуты и приведены в полную готовность. Майор ещё раз взглянул на бамбуковую иглу. Они всё там же; очень хорошо… Он вдруг представил себе, как десантники один за другим съезжают по канату вниз, ломятся сквозь кусты – и выскакивают на давно покинутую стоянку, где рядом с чёрным пятном кострища валяются грязные обломки гипса. В глазах де Камбюрадо на миг поплыло, колени стали ватными. Проклятая мармозетка! Нет, нет! За две недели переломы не заживают! Кроме того, этот здоровяк не осмелится снять гипс без врача. Горри с большим пиететом относятся к медицине… Он глубоко вздохнул, чувствуя, как шерсть под мундиром становится влажной от пота. «Ты пока всё делаешь правильно, Морш. Но не тяни больше. Пора уже брать ситуацию в свои руки».