Ольга Кузнецова - Просто солги

По щекам бегут первые слезы. Эти слезы уже поздно останавливать, но у меня нет к этому ни сил, ни желания. Зачем? Все это лишнее, пустое. Все это чувства, показывающиеся наружу.

Я в бессчетный раз опускаюсь на колени и, протирая и без того грязный пол коленками и без того протертых джинсов, заглядываю в крохотную узкую расщелину между рядами кресел. Я уже не рассчитываю ничего там обнаружить, но внезапно я осознаю, что вижу в проеме чьи-то… ноги.

Тощие, оголенные, с иссушенной обвисшей кожей лодыжки и старомодные туфли на небольшом каблуке с пряжкой, чем-то напоминающей искусственные бриллианты. Мне хватает мгновения, чтобы понять, кому принадлежат эти ноги.

Но не успеваю я что-либо предпринять, как ноги исчезают из поля моего зрения.

Цок-цок. Дьяволица прыг-да-скок…

Ну, поймай меня, дружок…

В этот момент мне кажется, что я умираю. Что слезы медленно, сами собой высыхают, тело перестает шевелиться, и разум постепенно отстраняется от оболочки. Наступает странная необъяснимая апатия.

Я лежу на полу, зажатая между грязными доисторическими креслами, а надо мной, где-то высоко, под самым потолком, канатоходец упражняется в очередном трюке.

…

— Как ты могла ее потерять?!

Он зол. В отличие от меня он воспламеняется с точностью до миллисекунды.

— Я не знаю! — что было силы ору я, как будто если я буду говорить тише, то он меня не услышит. — Сколько еще раз тебе говорить? Не знаю-не знаю-не знаю!

Я действительно точно ребенок. Пытаюсь убедить его громким голосом, топнув ногой или еще чем-нибудь не менее глупым. Забываю только о том, что он меня не слышит. Все равно не слышит.

— Ты же знала, что там может быть опасно! Какого черта ты, Кассандра Слоу, понесла свою задницу в цирк именно сейчас?!

Я уже открываю рот для очередного колкого ответа, но из меня вылетают только несколько прозрачных пузырьков воздуха. До меня внезапно доходит смысл его слов. Смысл того, что Джо прав. Захлопнув рот обратно, я униженно опускаю глаза и хочу только одного. Не видеть. Чтобы он меня не видел, и я его. Чтобы никто, никого и никогда.

И почему-то то, что сейчас на его лице не вечная ухмылка, а обычное раздражение, угнетает еще больше. Лучше бы он смеялся. Смеялся и тыкал в меня пальцем. Сказал бы просто: "Ну, Кесси, ты и растяпа". Но — каким-то неведомым мне образом — его действительно волнует то, что произошло.

— Ты мне не мамочка, Джо! Засунь свои дурацкие советы к себе в зад! Понятно?

Я не знаю, почему я так говорю. Почему на его опеку отвечаю раздражением? Почему на его заботу отвечаю нападением? Я не знаю — это слишком сложно для меня сейчас. Сейчас, когда мой мозг медленно расслаивается на мелкие, крошащиеся в пальцах пластины.

Он тоже замолкает, и ему тоже — больше нечего сказать. Лишь облизывает пересохшие губы и смотрит на меня, как будто с презрением. Словно говоря: "Ну и пусть, Кесси. Твои проблемы. Ты сама их натворила — теперь сама и расхлебывай".

И я поднимаю подбородок повыше, чтобы показать, что я действительно принимаю его вызов, что я действительно такая, какой он считал меня когда-то. Сильная. Независимая. Я могу почувствовать в нем все — редкое отсутствие сигаретного запаха, резко приглушенные его волнением мысли. Могу почувствовать, что сейчас ему душно, когда мне наоборот — слишком холодно. Он мысленно прикидывает, в какой момент ему лучше уйти из комнаты, какой момент будет наиболее эффектен.

— Можешь уйти сейчас, — твердо говорю я. Он не ожидает: не привык, что я так открыто демонстрирую свою чувствительность. Ну и пусть. Сейчас — мне откровенно плевать. И ничто уже не имеет значения, за исключением того, что мне нужно немедленно найти Жи, и каждая секунда сейчас на счету.

Он поворачивается в мою сторону, отнимает руки от подбородка и смотрит прямо на меня. Снова. Ужасное чувство. Он смотрит слишком пристально, слишком изучающе, как будто тоже хочет почувствовать меня, определить, что у меня внутри.

— Сейчас, — повторяю. — Или уйду я.

— Вали отсюда, Кесси, — неопределенно огрызается он, но я не двигаюсь с места.

Мне кажется, что он и не ожидал от меня другой реакции. Джо поворачивается ко мне спиной, и я слышу, как плещется о стенки чашки какая-то жидкость. По запаху более всего похоже на…

— Хочешь кофе? — как ни в чем не бывало интересуется он.

Я сглатываю слюну. Конечно, хочу, но ему об этом знать совершенно не обязательно.

Чувствую резкую боль в ладонях — это поломанные ногти пронзают кожу, и на поверхности тут же выступают крохотные капельки крови. Я как можно незаметней встряхиваю руки в надежде, что маленькие ранки исчезнут сами собой. Я жду чуда. Точно те зрители на цирковом представлении.

Он снова поворачивается ко мне — на этот раз, уже с двумя чашками кофе в руках. Резко, испуганно я прячу руки за спину, вероятно, опасаясь, что он увидит (или — вдруг — почувствует).

Но он, кажется, ни о чем и не подозревает. Стоит себе в нескольких шагах от меня. Все такой же Джо, каким я его всегда знала. Такой же неприступный, как гранитная скала, со своей вечной ухмылкой. В его руках — две чашки кофе — по чашке в каждой. Невозмутимый, с широким лицом и короткой стрижкой. Единственное в чем мы с ним абсолютно похожи — оба не уверены в будущем. Или даже не в будущем — в следующих тридцати секундах.

Джо не решается сделать один-единственный шаг в мою сторону, я в его — тоже. Совсем как тогда, когда мы встретились в парке, когда мы сидели в кафе. Снова и снова мы ничего не предпринимаем; в тысячный раз наступаем на одни и те же грабли.

Наконец, решившись, я резко, всем телом подаюсь вперед и выхватываю предназначенную чашку. Одну из двух. Немного жидкости выплескивается через края и обжигает руки. Про себя я выругиваюсь, а лишь затем поднимаю на него глаза.

Он по-прежнему не может отвести от меня взгляд. Сосредоточенно, как-то излишне серьезно он рассматривает меня, и мне становится неловко.

В этот момент мне кажется, что этот Джо — обыкновенный. Не тот, кто таскает меня от наркомана к наркомана, от притона к притону. Не тот, кто совал мне под нос пакетик с героином, натаскивая, как собаку-ищейку. Не тот, кто дал мне пощечину. Не тот, кто столько времени преследовал меня, пытаясь даже однажды прострелить мне голову. Этот Джо — другой. В моем подсознании он чем-то похож на Кима. Того Кима, которого я знала, а не того, кому поручили держать меня на коротком поводке. Не удержали — поводок порвался.