Ольга Кузнецова - Просто солги

Он небрежно обнимает меня за плечи (наверное, так уже тысячу раз делал с другими), и я чувствую, как на том месте, где сквозь куртку его пальцы касаются моей кожи, появляются новые невидимые следы. И мне хочется сбросить его руку с моего плеча, полить все густым слоем дезинфектора для рук и чесаться-чесаться-чесаться… Я чувствую себя крайне неуютно, не в своей тарелке. Как будто так не должно быть, не должно было случиться. Как будто не планировалось, не предполагалось.

Но и сказать ему о своих мыслях я тоже не могу, потому что знаю, что в ответ он только издевательски усмехнется. Потому что делает всегда только то, что ему хочется. А у меня так никогда не выходит. Я потеряла это преимущество гораздо раньше, чем потеряла зрение. Наверное, я родилась с этим.

Темнота заглатывает наши одинокие тела, почему-то теперь слившиеся в одно неразделимое тело. На небе ни единой звезды.

30. "Мне тоже хочется, чтобы меня кто-нибудь поймал"

Тонкая ниточка сиротливо покачивается под легким невесомым телом канатоходца. Я чувствую, как под самым куполом колышется воздух, вибрирует, точно потревоженный отчаянным смельчаком, бросившим ему вызов.

Я чувствую, как с каждым удачным прыжком, с каждым ловким шагом, нить раскачивается все сильнее. Из стороны в сторону, из стороны в сторону.

На мгновение лицо гимнаста озаряет удивление, но он толком не успевает понять, что же на самом деле происходит. Потеряв равновесие, он стремглав летит вниз, подальше от купола, но его вовремя ловит заранее прикрепленная к спине страховка.

Вот и мне тоже так хочется. Хочется, чтобы меня кто-нибудь поймал.

…

Зал взрывается аплодисментами. И этот дикий, отчасти первобытный звук на мгновение оглушает, лишает всякой чувствительности. А затем — тишина; вновь гаснет свет, и зрители с замиранием сердца вновь ждут нового чуда. Фокусника, который достанет из своего рукава несколько упитанных похрюкивающих кроликов, или Кесси, которая выйдет на середину арены, отвесит несколько неловких поклонов и начнет показывать свое шоу.

Мне кажется, что спертый воздух так и пронзают подобного рода мысли. "Кесси на сцену!" — скандирует переполненный зал, и я едва сдерживаюсь, чтобы не зажать уши и не закрыть глаза (или не послать всех куда подальше). Жи ведь рядом. А я не хочу ее расстраивать.

Я думаю о том, что и моя жизнь могла бы сложиться под прозрачным почти невесомым куполом. Я могла бы ходить по канату, непринужденно жонглировать маленькими мячиками, перебрасывая их с пятки на нос и обратно. Могла бы не танцевать, не чувствовать… Но все дело в том, что все это в прошедшем времени, и изменить уже ничего не возможно.

Вероятно, даже если бы в моей жизни не было Кима, все равно все пошло бы таким же чередом. Как там говорится? Это не мы выбираем себе судьбу — это судьба выбирает нас.

Ноги порядком затекли, и я не чувствую ровным счетом никакого восторга, наблюдая за происходящим на арене. Скорее, наоборот, чувствую страх, перемешанный с чужими, неконтролируемыми эмоциями. Мысли тысячи человек одновременно пытаются пробить мой разум, взять его приступом, но не выходит. Пока мне удается держать оборону.

Это походит на комнату ужасов. Кривые зеркала, чей-то тихий голос. Голос, который ты не знаешь, кому принадлежит. Грустные клоуны с нарисованной алой помадой (совсем как той, что мне подарила Лея когда-то) ухмылкой. Люди, которым хотелось плакать, а их заставили смеяться. Не хватало только нитками пришить уголки губ к мочкам ушей. Действительно, и как они до сих пор не додумались?

Габаритные огни, яркие, почти изумрудные, освещают сцену, отбрасывая странные длинные тени на человеческие лица. Люди смеются. Снова и снова. Им весело.

Но я чувствую кое-что другое. Чувствую только, как несколькими рядами выше меня находится пара внимательных глаз. Кто-то наблюдает за мной, изучает. Интересуется, но держится на расстоянии.

Неосознанно я что есть дури впиваюсь кончиками пальцев в деревянные подлокотники, и несколько ногтей от напора тут же с треском ломается. Но я не обращаю внимания. Паника, вновь эта паника охватывает все мое взбудораженное чувствительное тело. Но мне бы хотелось не чувствовать. Хотелось бы просто не знать.

Голова наливается кровью, а дышать становится тяжело, как будто в грудную клетку попадает свинцовая пуля. Возможно, прямо в сердце. И в этот момент я ощущаю дикую нехватку Джо и его сигарет. Вероятней всего, только сигарет. Или только Джо. Я уже не знаю. Честное слово, не знаю.

Чтобы хоть как-то успокоить себя, я закрываю глаза и мысленно начинаю считать до тысячи. Но на девятьсот девяносто девяти я останавливаюсь. Открываю глаза и понимаю, что что-то не так. Подкупольный идеально круглой формы зал отличается от того, каким он был в тот момент, когда я тогда, девятьсот девяносто девять мгновений назад, закрывала глаза.

Лишь затем понимаю — представление закончилось, зал опустел. Где-то на нижних рядах шуршит веником престарелый уборщик. В воздухе стоит пряный запах веселья, чем-то похожий на легкое опьянение.

Но самое странное не это. Меня настораживает лишь то, что рядом никого нет. И Жи тоже нет.

Непогашенный вовремя прожектор светит мне прямо в глаза.

Еще не успевши толком прийти в себя, я рефлекторно начинаю выискивать Жи подле себя: заглядываю под кресла, пытаюсь нащупать нить ее жизни, почувствовать, где она может быть. И отчаяние, которое я ощущаю сейчас, оно другое, совершенно не похожее на ту панику, что я ощущала совсем недавно.

Я ее потеряла. Ее… потеряла… я…

Слова в голове с трудом складываются в мысли, и я уже не могу рассуждать как здравая американка. Все получается немного по-другому: мои чувства решают все за меня. Говорят, куда идти, что делать, с кем разговаривать. И именно чувства говорят мне о том, что Жи уже нет в этом зале — я слышу только редкое сердцебиение и смешанные отрывчатые мысли престарелого уборщика. И ни звука более. Как же мне не хватает Кима с его вечными подсказками. С пейджером, сообщающим те самые сигналы, что нужны именно мне. Но сейчас Кима рядом нет, и я должна все делать без его помощи. Сама, Кесси, ты теперь сама.

По щекам бегут первые слезы. Эти слезы уже поздно останавливать, но у меня нет к этому ни сил, ни желания. Зачем? Все это лишнее, пустое. Все это чувства, показывающиеся наружу.

Я в бессчетный раз опускаюсь на колени и, протирая и без того грязный пол коленками и без того протертых джинсов, заглядываю в крохотную узкую расщелину между рядами кресел. Я уже не рассчитываю ничего там обнаружить, но внезапно я осознаю, что вижу в проеме чьи-то… ноги.