Анна Дашевская - Лицо под маской (СИ)

— Ну, что, идем расспрашивать?

— Идите вы с Лавинией и Джан-Марко, мы подождем здесь, — распорядился Пьетро. — Я-то уже поговорил с синьором… ну, он сам представится.

Что-то было в его ухмылке от козлоного сатира, подглядывающего за купающимися нимфами…

Маска Пьеро повернулась в нашу сторону, и мужчина, полусидящий на кровати, зашевелился, пытаясь сесть повыше. Сиделка помогла ему устроиться поудобнее, бросила суровый взгляд в нашу сторону и сказала, поджав губы:

— Десять минут, не больше!

Взяв стул, я села рядом с кроватью, взяла его запястье, проверила пульс и спросила:

— Расскажите, пожалуйста, как вы себя чувствуете?

— Гораздо лучше, чем мог бы предположить еще два дня назад. — Он неожиданно хмыкнул. — Это вы нашли меня?

— Мы все, да. Что вы помните?

— О! и много, и мало… Я хорошо помню, что вышел из своего дома утром двадцать шестого января две тысячи сто семьдесят девятого года. Меня кто-то окликнул, я начал поворачиваться… ну, и собственно, следующее, что я помню — довольно жесткое ложе и оковы на руках и ногах. И эта личина…

Лавиния за моей спиной непочтительно присвистнула.

— То есть, вы хотите сказать, что этот маньяк пять лет держал вас на цепи?

В горле у мужчины булькнуло, но он справился с собой. Белое лицо Пьеро исказилось в улыбке:

— Пока мне не сказали, что прошло пять лет, я и не знал. Видимо, временами он усыплял меня, а иногда, наоборот, подолгу не давал спать… Маньяк, да… Боюсь, я теперь тоже не вполне нормален. Правда, Контарини сказал, что мой corno ducale еще не передали новому дожу, но, как только я смогу стоять на ногах хотя бы пять минут подряд, непременно это исправлю.

Боги темные и светлые, так это пропавший дож, Винченцо Лоредано!

Corno Ducale… Так, а что было зажато в той ужасной отрубленной руке, которую нашли месяц назад на ступенях причала возле Дворца Дожей? Я посмотрела на Джан-Марко, который стоял возле окна; тот многозначительно прикрыл веки, потом подошел к кровати так, чтобы пациенту удобно было его видеть, и спросил:

— Ваша светлость…

— Торнабуони, прошу вас! Я не правлю больше этим городом, не могу, и титул этот передам с радостью тому, кого нобили сочтут достойным.

На языке у меня повисло примерно сто вопросов, но я зажала рот руками и продолжала слушать.

— Хорошо… — Джан-Марко был в некотором затруднении, но справился с ним, — синьор Лоредано, а ваши атрибуты, что стало с ними?

— Не знаю. Мой… похититель довольно быстро справился с ними; он сильный маг, хотя использует странные формулы и артефакты. Где-то через месяц после моего пленения… о, тогда я еще пытался считать дни, надеялся, что смогу вырваться, — он всхлипнул и обессиленно сполз на подушках.

Отбросив в сторону Торнабуони, я подскочила к Лоредано, проверила пульс… вот тьма, почти не прощупывается! и дернула за шнурок вызова медсестры.

— Кардиомонитор!

— Да, доктор, — оказывается, аппарат уже был приготовлен, и я одобрительно кивнула женщине.

— Вколите ему успокоительное в половинной дозе, камфору, потом поставите капельницу с глюкозой, 200 миллимитров пятипроцентной. А, тьма, асистолия! Лавиния, нам нужно ввести эпинефрин в сердечную мышцу, ты сможешь его туда транслировать?

— Конечно, — госпожа Редфилд взяла у меня ампулу с чуть желтоватым раствором, надломила ее и сосредоточилась. Уровень жидкости в ампуле медленно начал понижаться, я кивнула и посмотрела на кардиомонитор.

Давление постепенно повышалось, сердечные сокращения уже достигли 48 в минуту, дыхание восстанавливалось; кривые стали успокоительно-зелеными. Ну, кажется, коллапс нам сегодня не грозит… Да, явно Лоредано задышал ровнее. Надо же, как, оказывается, мешает невозможность видеть лицо пациента!

— Пожалуйста, когда докапаете глюкозу, — сказала я медсестре, — пустите так же капельницей двести хлорида натрия, и в него кокарбоксилазу сто миллилитров. Думаю, этого на сегодня хватит, но за монитором следите, и, если что, вызывайте меня.

Я повернулась к Джан-Марко, который, кажется, не намеревался уходить.

— Даже не думай продолжать допрос сегодня!

— Я и не собирался! — Он соскочил с подоконника, чмокнул меня в щеку и сказал на мой ошарашенный вид, — я жду охрану! Пока возле двери не будет стоять пара надежных ребят из Службы, я тут сам посторожу!

— Разумно, — Лавиния бросила в корзину обломки ампулы. — А я, пожалуй, поставлю защиту на окна. Нора, если нужно, я могу влить ему немного энергии.

— Хм, — я задумалась. Там, в подземелье, у нас не было другого выхода, надо было поддержать организм, который перестал бороться. Но сейчас эта энергия, не усвоенная телом, может стать лишней, начнет сжигать его изнутри. — Нет, сейчас это будет лишним.

И раньше эта история не давала мне покоя, теперь же я не могла от нее отвязаться ни днем, ни ночью. Мне приснился сон, невыносимо реальный, и во сне я опять оказалась в той пещере-лаборатории-пыточной камере, где мы нашли Винченцо Лоредано. Я смотрела на все откуда-то сверху, будто висела под потолком. Внизу, подо мной, был алтарный камень с брошенными цепями, а возле него сидел на каменном полу Джокер. Он перебирал в пальцах цепи, перекидывал их из ладони в ладонь, сжимал в кулаке и все время. непрерывно что-то бормотал. Чуть снизившись, я подлетела поближе и прислушалась:

— Ну, согласись, это очень важный вопрос! Нет-нет, не возражай, сперва выслушай меня! Возможно, это прорыв, новое направление в науке, а ты тратишь время на споры… Как жаль, как мне жаль, что эксперимент не удалось довести до конца! Когда еще мне удастся найти экземпляр с такими необычными свойствами?… И я никак не могу найти мою малышку, ты не знаешь, куда я поставил ее колыбельку в прошлый раз? ее бы пора подкормить…

То, что Джокер говорил, вроде бы казалось связным, но я никак не могла понять, о чем он говорит? Вот примерно так же воспринимались мною разговоры молодых людей, которые приходили налаживать мой компьютер: вроде бы они говорят на таком же всеобщем языке, как и все вокруг, но ничего не понятно. Во сне меня нисколько не удивляло мое умение летать, боле того, я была уверена в своей невидимости и рискнула подлететь еще поближе. Но тут Джокер замолчал, поднял голову и посмотрел прямо на меня. Его глаза в прорезях маски оказались блекло-голубыми, совсем светлыми, почти белесыми, а зрачок сжался в крохотную точку.

— Это ты во всем виновала! — воскликнул он и, протянув руку в белой перчатке, схватил меня за левое предплечье.

Я вырвалась, отпрянула, взлетела к потолку и неожиданно оказалась втянутой в какую-то бесконечную вращающуюся трубу. Задыхаясь, сдирая ногти, хваталась за проносящиеся стенки, но какой-то поток тащил меня дальше и дальше. Вдруг со всего маху меня ударило о стенку это трубы, правый локоть обожгло болью, и я оказалась в своей постели, замотанная в простыню. Это я с ней так отчаянно сражалась?