Мервин Пик - Замок Горменгаст

Зачем он забрался в эту черную дыру? Зачем он сразу же не вернулся назад? Зачем шел в темноте вперед? Зачем он спустился по ржавым ступеням? Зачем он пошел по пустому коридору, ведущему в черное никуда, заросшее черным мхом? Почему он не вернулся, пока это было еще возможно? Почему не вернулся к тем ржавым ступеням, почему не взобрался по ним? Почему на ощупь не выбрался из черной дыры, почему не спрятался снова за постаментом на котором стоит безрукий и безголовый торс, почему не выждал, пока все звуки не стихли в Галерее Статуй? Даже Рощезвон был на его стороне! Он ради него, Тита, солгал Баркентину! Почему он проявил такую неблагодарность и скрылся? И вот теперь он заблудился, заблудился так, что дороги назад ему уже никогда не найти! Никогда, никогда, никогда!

Сжав руки в кулаки, Тит громко закричал в темную пустоту: «Помогите!» И тут же отозвались десятки голосов со всех сторон «Помогите помогите, помогите!», кричали они, повторяя это слово снова и снова. И все эти кричащие голоса были его собственным голосом. Трепещущее эхо угасало, в испуге разбегалось, превращаясь в далекое бормотание, затрепетало и умерло, и плотная тишина снова обступила его со всех сторон. И Тит растворился в ней.

Куда идти? В любом направлении – и никуда. Его чувство направления, его представление о том, с какой стороны он пришел, были сметены растерянностью и колебаниями, которые, казалось, продолжались уже вечность.

Тишина давила на уши так, что становилось больно. Тит пытался припомнить, что он читал об исследователях, попадавших в безвыходные ситуации, но ничего подобного тому положению, в котором он оказался, в памяти не всплывало.

В отчаянии он стал покусывать костяшки сжатых до боли кулаков, и на какое-то мгновение боль, казалось, помогла ему. Она дала ему возможность почувствовать реальность своего собственного существования. Как только боль стала спадать, он укусил себя снова. Затем, в тщетной надежде найти выход из этого лабиринта каменных переходов и коридоров – а он стоял в том месте, от которого разбегалось много каменных путей, – он внутренне собрался. Мышцы напряглись, голова вскинулась. Тит всматривался в уходящие вдаль каменные коридоры. Но ничего из увиденного не подсказывало ему, куда идти и что делать, ничто не указывало пути к избавлению. Ничто и ничем не подсказывало, что за пределами обступающих его каменных стен существует живой, не каменный мир. Тит не видел ни одного четко обозначенного луча света. Тот свет, который все-таки проникал в коридоры и залы, был слабым, ровным, рассеянным; этот сумеречный свет не имел ничего общего со светом дневным. Он казался порождением этих же коридоров и залов, чем-то таким, что просачивалось сквозь каменные стены, потолки и полы.

Тит провел языком по сухим губам и сел на каменные плиты пола, но чувство, которое можно было бы назвать только ужасом, заставляло его тут же вскочить на ноги. Ему показалось, что его начинает засасывать в камень. Нет, он не должен сидеть, он все время должен стоять на ногах. Он должен двигаться. Он на цыпочках подошел к стене, словно приближался к краю пристани. Но стены своей незыблемостью, казалось, на краткий миг немного утешили Тита. Он прислонился к стене, сложенной из блоков камня без известкового раствора.

– Я должен спокойно все обдумать… спокойно… все… обдумать, – сказал Тит вслух, с трудом ворочая сухим языком. – Я заблудился. Я не знаю, как отсюда выбраться. Я не знаю пути… Пути?.. А что это значит?

Тит перешел на шепот – Замок его не должен слышать, Тит должен слышать лишь сам себя, – и шепот был таким тихим, что никакого эха не раздавалось.

– Это значит, что я просто не знаю, куда мне идти. А что знаю? Я знаю, что есть север, юг, запад, восток. Но я не знаю теперь, в какой стороне север, а в какой юг… Я не знаю, как определить направление на запад или на восток… И вдруг его сердце встрепенулось.

– Да! – безумно и протяжно завопил Тит. Эхо сотнями голосов, швырнуло это «да» назад в Тита. Эти скачущие звуки перепугали его – он замер без движения; двигались лишь его глаза, прыгая из стороны в сторону. Такой вопль должен был вызвать зловещих призраков Замка, прячущихся в своих каменных укрытиях. Сердце Тита колотилось так сильно, что грудь у него болела.

Но никто не появился, и снова все густо залила тишина. Но биение эха, прежде чем оно стихло, подсказало Титу что-то. И что же это было? Направление, в котором можно двигаться? Да, но направление это не было ни севером, ни югом, ни западом, ни востоком. Направление куда? Вверх, к небу, точнее, к крышам. Да, направление, которое вело к воздушным просторам над крышами.

О, эта надежда выбраться, двигаясь не в стороны, не вниз, а вверх, была крошечной искоркой, засветившейся во мраке отчаяния. И он снова сказал вслух:

– Должны же быть здесь какие-нибудь лестницы, ведущие вверх, на верхние этажи? И если подниматься с этажа на этаж, то ведь, в конце концов, я когда-нибудь доберусь наверх, под самые крыши, а оттуда можно выбраться и на крышу, и тогда я смогу определить наконец, где же я нахожусь.

Облегчение от того, что ему в голову пришла хоть какая-то мысль, было столь сильным, что из глаз у него полились слезы. Немного успокоившись, Тит, стараясь ступать уверенно, двинулся вперед по самому широкому из туннелей, открывавшихся перед ним. На довольно продолжительном расстоянии туннель тянулся по прямой, но затем он стал слегка изгибаться то в одну, то в другую сторону. Стены были совершенно лишены каких-либо отличительных деталей, потолок тоже. Тит не видел даже паутины, присутствие которой хоть как-то бы оживляло голые каменные поверхности. Неожиданно, после очередного, но более крутого поворота, туннель разделился на пять узких коридоров – страхи Тита тут же возвратились. Может быть, пока не поздно, ему вернуться к началу туннеля, туда, где царила особенно густая тишина? Но он понял, что не может вернуться. Он ни за что не смог бы заставить себя вернуться.

В отчаянии он прислонился к стене и закрыл глаза. И вот тогда он услышал первый звук, – звук, который производил не он сам. Первый звук, который донесся до него, после того как он проскользнул в черное отверстие позади статуи, казавшейся теперь такой невозможно далекой. Тит не задрожал, услышав его, а замер совершенно неподвижно, и черный ворон, появившийся из одного из коридоров, не заметил мальчика. Ворон со степенным видом, словно погруженный в свои мысли, прошествовал в нескольких шагах от Тита. Неожиданно ворон наклонил голову, и из его клюва выпал серебряный браслет. Почистив клювом перышки у себя на груди, ворон тут же поднял браслет с каменной плиты и двинулся дальше. Сделав несколько своих птичьих шагов, ворон довольно неуклюже запрыгнул на небольшой каменный выступ в стене, а оттуда перепорхнул на более широкий выступ, располагавшийся несколько выше. Тит очень осторожно повернул голову так, чтобы следить за вороном, за этим живым существом, двигающимся среди каменной неподвижности. Но этот поворот головы, как бы осторожен он ни был, привлек внимание птицы, и она с громким, гортанным карканьем и треском черных крыльев взлетела в воздух и мгновение спустя исчезла в темном и узком коридоре, из которого так недавно вышла.