Ахэрээну (СИ) - Дильдина Светлана

Осознавать это оказалось очень смешно, он давно не смеялся столько.

— Принеси еще чего-нибудь выпить, — он демонстративно перевернул кувшин, оттуда на пол упала одна жалкая капля. — И не мелочись, таская по чуть-чуть, у нас праздник, в конце концов, закат целой эпохи.

Он хотел очень многого, а ничего не сделал совсем. А ведь ему уже достаточно лет. Пристально глянул на себя в зеркало, серебро отразило то же, что и всегда. Лицо не стало ни умнее, ни глупее, ни значительней. А за спиной темнели винно-красные занавески; он предпочел бы густую хвою гор, где на ветвях сидят, готовя прыжок, быстрые рыси, а голоса волков в тумане — как плач и песни призраков.

Было уже за полдень, но пасмурно, и воздух сырой, тяжелый. Может, скоро прольется дождь, а может, как и вчера, упадут несколько капель — и все на этом. Так всегда: вместо ожидаемого ливня ты получаешь жалкую ерунду.

Макори вышел в сад, тесный и, как показалось, неряшливый: кусты наползали на дорожки, топорщили ветви без всякой гармонии, то тут, то там набросана была земля или камешки, будто следы оставили медведки или даже кроты, а садовники убрали кое-как. Присел на скамью, маленькую и узкую, словно предназначенную для ребенка. Ему самому здесь было неуютно, чувствовал себя слишком большим для этого мирка.

В голове звенели кузнечики, собрались из всего сада, в остальном он чувствовал, что вино не дало ему ничего, словно он пил родниковую воду. Чем-то сейчас занят отец, спасает свою шкуру или ждет ему одному понятных событий?

Отец… а ну его к демонам. У него есть еще один сын, послушная тень. А Макори с радостью устроил бы ему еще парочку разочарований, да посерьезней. Ну ничего, теперь сама жизнь постарается. Взял длинный узкий нож-анару, приставил к груди: главное, чтоб клинок по ребру не скользнул, уходя в сторону. С силой ударил. В глазах потемнело.

«Больно, — подумал он, отмечая, как мир, выступая из темноты, багровеет и стекает пятнами. — Кажется, попал».

**

— Ты очень много сумел, — беловолосый подросток, чуть прищурясь от еще яркого солнца, бросал зерна двум скачущим по земле неподалеку сорокам. — Даже не представляешь, насколько.

— И что мне с этих слов?

— Ты обладаешь свободой воли, — задумчиво продолжала Опора, словно его не слыша. — Да, на тебя стоило посмотреть…

— Любая лесная тварь обладает. Разве не тебе принадлежат слова, что не можешь никому ничего навязать? Даже тори-ай выбирали сами.

— Ох, я не о том.

Со стороны эти двое выглядели приятелями, присевшими на траву отдохнуть, только младший смотрел на птиц, избегая поворачиваться даже боком, словно не хотел показать лицо. Здесь, кроме осыпи, по которой скакали сороки, было много золотого донника, фигура старшего — а он держался поодаль — почти утопала среди листьев и стеблей.

— Я могу уйти в сон, как делают мои сородичи?

— Ты же пробовал, какого ответа желаешь? Увы, нет. У тебя не получится. Тебя держит не только ребенок, не только стрела, но все люди, помнящие тебя. Привязка к миру сильна… Но, если хочешь, попробуй еще — как сам недавно сказал, никто не может тебе запретить.

— Ты умеешь внушить надежду, воплощение любви и заботы…

— Ха, — резко выдохнув, создание мягко потянулось, покончив с зернами, и в следующий миг уже стояло в зверином обличье, чуть помахивая крыльями, словно разминая их.

— Ты когда-нибудь слышал о священной горе Огай?

— Не уверен.

— Конечно… сильно любопытство, но больно уж неприятна тема. Небеса однажды послали железо из своих рудников тамошнему храму. Кузнецы изготовили несколько клинков, и разослали по монастырям; один из них хранится под корнями черного дерева в Эн-Хо. Это очень сильная вещь, в ней слились труд людей и дар неба. Ей под силу то, чего не сможет обычное оружие, пусть хоть пять настоятелей прочтут над ним молитвы и начертят знаки на железе.

Энори слушал внимательно. Чуть отвернулся, а затем очень тихо и почти с нежностью спросил:

— Ну зачем?

Зверь сел, не отвечая, повел ушами и прикрыл хвостом лапы.

— Настоятель Эн-Хо знает?

— Знает, конечно, это передается от одного главы братства к другому. Но он об этом не думает. Для него клинок — священный дар, символ давней, лучшей эпохи.

— Разве была такая? Хотя это уже не важно… Исполнишь одну мою просьбу?

— Смотря какую, если ты попросишь загрызть всех твоих врагов…

— Я не хочу, чтобы Тэни погиб. Позаботься о нем.

— Я тебя правильно понимаю?

— Откуда мне знать! Я не обладаю прозорливостью Опоры! — резко отозвался Энори. — И нет, я еще ничего не решил, не спеши радоваться! Горы полны опасностей!

Большой белый зверь шумно, по-воловьи вздохнул, пушистые бока поднялись и опали.

— Ты невозможен. Я даю тебе все, чего хочешь, но ты опять недоволен.

— Лицемерная тварь… Может, покажешься им? Тебе скорее поверят.

— Не могу, — еле слышно вздохнула Опора.

— Ну хоть в чем-то у меня побольше возможностей, чем у ахэрээну! А теперь уходи, довольно с меня!

Огромный белый зверь поднялся, сделал несколько шагов по траве, сшибая пыльцу с гроздей соцветий:

Обернулся:

— Пойдем со мной. За что ты столь пытаешься держаться? — сказал мягким бархатным голосом, будто уговаривал ребенка. — Нет? Почему, скажи?

— Я хочу остаться собой.

**

На сей раз и в легких сумерках все трое не рисковали выйти из защищенного места, что уж говорить о времени, когда почти стемнело. От заката осталась бледно-желтая полоса на свободном от ветвей кусочке неба. Но, услышав легкий треск на краю поляны, Лиани приблизился — и почудилось, будто и защиты нет никакой, а он стоит один в надвигающемся, смыкающим ветви и стволы ельнике. Голос исходил с той стороны круга, тихий и ясный.

Не было ни приветствий — еще бы! — ни предисловий.

— Я тебе кое-что расскажу.

Невольно чуть назад отодвинулся, будто из лохматого ельника могла вырасти рука, ухватить за горло и утащить. Сколько ни всматривался, не сумел разглядеть фигуры. Странно было: сквозь черные ветви проходил только голос, бесплотный, и, казалось, направленный в одну сторону, словно луч. А к нему навстречу с земли поднимался дымок от монастырской палочки.

Заметив, что друзья смотрят в его сторону, заподозрив что-то неладное, подал знак оставаться на месте. Брат Унно, вот молодец, сразу сгреб Нээле в охапку, чтобы не побежала сюда. Из-под ветвей снова донеслось тихое:

— Не хочу кричать на весь лес, а когда стемнеет совсем, ты уже вряд ли отойдешь от костра.

— Хочешь мне что-то сказать по секрету?

— Нет секретов. Мне проще говорить кому-то одному. Дело твое, как поступить потом.

Слушал его — и не верил, слишком равнодушно отзвучали слова. Не делано — доводилось встречать такое, когда человек пытается скрыть свои чувства, но тогда и речь выходит неестественно-ровно. Да хватит уже думать о нем, как о человеке! Знаешь ведь, но все равно он обводит тебя вокруг пальца, как малыша.

Выслушав, ничего не ответил. Повернулся идти обратно.

— Я тебя умнее считал, — равнодушие чуточку треснуло. — Спроси хотя бы настоятеля Эн-Хо. Он тоже обманщик? Или просто невежественный?

— Тебе-то это зачем? — Лиани снова не выдержал, как несколько ночей назад. Снова ответил.

— Я отличаюсь… от других таких же, сам и создал это отличие. Но если меня пытаться убить любым другим оружием — вернусь таким, как они, во всяком случае, на долгое время. Потеряю все, что было значимо. Может, и сам его уничтожу. На это я не готов.

— Иными словами, ты все равно хочешь повернуть дело так, как удобней тебе.

— Конечно, — откликнулся голос, ровный, будто прозрачный. — С чего бы этому измениться?

— Что ж, будь уверен, если ты не врешь, здесь наши пожелания совпали.

— Так иди, их обрадуй… ведь не удержишься.

Показалось — на миг будто иней покрыл черные иглы, но то был дымок от палочки

— Я ничего тебе не обещаю, — сказал Энори тихо и зло. — Только даю вам шанс. Попробуйте воспользоваться им.