Днем с огнем (СИ) - Вран Карина

— Как угодно они одеты, — пожал плечами.

— Именно, — вздохнула моя собеседница. — Случалось мне наблюдать за партиями, ведомыми одним игроком. И за такими, где разом играло множество досок. И за такими, где игрок до последнего хода оставался в тени: нынешняя партия, сдается мне, из таких.

Расслабленного меня щекотнуло по небу. Выдох ударился о зубы. Я оглушительно громко чихнул, мгновенно разрушив серьезность момента, обесценив вес сказанных только что слов. Даже "туземец" во мне обмер: нарочитыми кривляньями он бы в жизнь такого не добился.

— Будьте здоровы, Андрюшенька, — откинулась, "отзеркалив" мою позу Федя Ивановна.

Засмеялась: не по-старушечьи, когда непонятно, кашель то, одышка или все-таки веселье. Заливисто, по-девичьи засмеялась она.

— Спасибо, я постараюсь, — улыбнулся: нельзя не улыбнуться, слыша такой смех. И тут же подался вперед. — А кто в нынешней партии — вы? Фигура?.. Нет, слишком мелко. Игрок? — озарение, почти как чих перед этим, царапнуло нёбо. — Арбитр?

И вновь она повторила за мной движение.

— Скорей, наблюдатель, — витиеватый жест, закрученная пальцами в воздухе спираль. — К тому, чтобы называть себя так, я шла долгим, непростым путем.

"Другие столько не живут, сколько вы шли", — удержал я за зубами. Все эти: повитуха, чан с водой, тетка со двора — они сильно не из наших дней были. Слова с отзвуком давнего, стылого прошлого.

— Эта партия — та, где меня затянули на поле, как куль какой-то — она необычна, — увлеченно продолжила женщина. — В тенях в ней кроются не только игроки, но и фигуры. За этим полем я стану наблюдать. Игра занятна, нешаблонна. Вот, скажем: как думаете, Андрюшенька, в подготовку сотрудников органов милиции нынче входит работа с обезвреживанием бомб? Я не особо сильна в затейливых придумках обывателей, не поспеваю за техническим прогрессом.

А вот это был сильный удар. По упущенному моменту, по порыву необдуманного благородства. По обещанию, данному без обговоренных рамок, без условий. Помогать, чем смогу.

Лицо я, видимо, в этот момент удержать не сумел, потому как госпожа Палеолог решила меня добить.

— Может, и не входит, — она собрала пальцы в замок. — Может, этому учат отдельно. Может, отсутствие подготовки — это часть партии. Но — оставим. Вы, Андрюшенька, попав на одну из досок… Что вы предприняли?

— Ничего, — резковато ответил я. — Я вовсе не испытываю желания становиться пешкой в чужой игре.

— Ни-че-го, — по слогам повторила за мной хозяйка. — Пешкой… Сейчас я озвучу обидные вещи. Но не озвучить их не могу, ибо кто-то обязан. А в вашем окружении, похоже, не нашлось того, кто бы вас вразумил. Чтобы стать пешкой, вам годами и десятилетиями придется расти, набирать влияние и вес. И совершенствовать свой дар. Все это — при условии, что таковые возможности у вас будут. В нынешнем статусе вы меньше, чем насекомое, случайно забравшееся на доску. Вы — пылинка. Пыль стряхивают, если заметят.

"И это ее я пытался сбить с толку, обезьянничая? Да этого мастодонта граната в пасти не прошибет, что ей мои кривляния…" — грустно подумал я.

Обидно мне не было. Я только начал прозревать и обозревать пропасть между собой и Федей Палеолог. Котенка ткнули в лужицу носом.

— Чтобы стать пешкой, — повторилась она. — Нужен колоссальный труд. Или покровители, влиятельные до той степени, чтобы вознести вашу значимость до статуса фигуры. Ибо даже с пешкой в определенный момент считаются. С пылью — не считается никто. Семен Ильич, конечно, ошибся, полагая, что в обмен на знания вы станете подчиненным… как они говорят, внештатным сотрудником. Но что для роста своего сделали вы?

Я не стал повторять: "Ничего". Вместо этого я снова и снова прокручивал в голове обещание помощи, данное Сергею Крылову. И вспоминал экскурс в историю театра пантомимы… И понимал все отчетливее, что болваном в обществе специалиста по древностям ощущал себя неспроста. Я и был — глупенький слепой барашек.

— Продолжил жить прежней жизнью, Федя Ивановна, — сказал, наскоро, как в перемотке, прокрутив в голове события с того утра, когда я вошел в горящий гараж. — Наверное, другой на моем месте прыгал бы от радости. Или сжег бы город. Просто потому, что внезапно смог его сжечь.

— А вы не запрыгали? — с печальной улыбкой спросила она.

— Меня устраивала моя жизнь, — незнамо в какой уже раз пожал плечами. — И мне как-то забыли выдать самоучитель по развитию дара огневого. Ни гримуара силы, ни записок предыдущих пользователей. А город мне нравится, жечь я его не хочу.

— Ваша жизнь — прежняя жизнь, — вкрадчиво проговорила хозяйка дома. — Сгорела дотла в том пожаре. Выплавилась в воспоминания, а вы за них зачем-то уцепились. Как за якорь, возможно. И не удивительно, что якорь этот стал тянуть вас ко дну. Сбросьте его, пока еще можете выплыть.

Мне вспомнился и тяжелый, полный безнадежности взгляд Кошара.

— Не знаю, отчего вам этого не говорит ваш наставник, а он, без сомнений, есть у вас, — продолжила, так и не дождавшись отклика от меня, Палеолог. — Сужу по тому, что видела сама. Поймите, Андрюшенька, независимо от вашей воли и желания, вы — уже на доске. Что делать с этим дальше — решать вам.

Она замолчала.

— Благодарю за пищу для размышлений, — приготовился встать и уйти. — За пищу для разума, за пищу для тела. Час поздний, не стану злоупотреблять гостеприимством.

— Обиделись все же, — сделала свои выводы хозяйка.

— Ничуть, — качнул головой.

Не кривил душой. Обижаться на правду — последнее дело.

— Тогда позвольте последний вопрос, — она поднялась с диванчика следом за мной. — Деликатный. Дмитрий Федорович наверняка оставил работы и записи. Он был большой специалист, и было бы неверно, чтобы труды его канули в забвение. Могу ли я как-то ознакомиться?..

— Мне жаль, — прервал я ее. — Но все бумаги из отцовского кабинета мать вывезла.

И вновь я говорил чистую правду: ма даже книги с полок поснимала. И что с всей этой макулатурой сталось, без понятия.

— А матушка ваша?..

— Отбыла за границу, — вздохнул. — Бессрочно.

— Что же, досадно, — не стала скрывать разочарование Федя Ивановна. — Сласти! Подождете минуточку?

Я подождал. У меня дома овинник с парадником, они все сладкое до крошки подъедят. Федя Ивановна в роли радушной хозяйки выглядела донельзя органично. А мне дали вдосталь пищи для ума. Мне было не до сладкого.

Пока ехал до дома, потряхиваемый дорожными ухабами, утрясал и мысли. Были они… разными.

Для чего зазвала меня к себе Палеолог? Глянуть на пылинку с доски? Вблизи, под лупой? Предложить покровительство? Хотя это — едва ли, хотела бы, предложила. Поделиться соображениями о служивых? Или же вся соль была в последнем-деликатном вопросе?

Я уперся лбом в спинку сиденья маршрутки переднего ряда. Охладить головушку от жара дум о пластик. Еще недавно мой удобный мир был понятен. Доступен. Ощутим. Вот, как сиденье, на которое я взгромоздил пакет с дареными пирожными.

На сидении — пара шерстинок. Наверное, здесь до меня ехала дама с собачкой. Миниатюрной тявкалкой… И запах песьих лап.

Когда мой мир перевернулся, почему я не перевернулся вместе с ним?

"Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте", — так, кажется, говорилось в "Алисе в Зазеркалье". Занятно: в полном иносказаний и всяческих необычностей повествовании о девочке и шахматной доске — не о той ли стороне мира речь? Впрочем, оставим, как говорит Федя Ивановна.

Когда меня закрутило, что сделал я? Уцепился за осколок "земли с твердым грунтом", за привычный распорядок жизни? Что бы вообще я делал, не подбрось мне клубок случайностей узелок — встречу с манулом у помойных баков? Ответ очевиден: загнулся бы, не отходя далеко от кассы.

Меня мотало, штормило, а я делал вид, что ничего особенного не происходит, что все под контролем, все в порядке вещей. Ничего такого, с чем бы я не справился. Как… как собачью какашку в проруби мотало меня. А я находил себе оправдания, бултыхаясь в той проруби. Бессмысленно и беспощадно.