Филипп Керр - Джинн в плену Эхнатона

— Ни один скипетр не был сломан пополам, как палка. Зато картуш, то есть верхнюю утолщенную часть с письменами, пытались вскрыть в каждом скипетре, словно проверяли, есть ли там что-нибудь внутри.

Нимрод поспешно направился к двери.

— Ты куда? — спросила Филиппа.

— Домой. Надо рассказать обо всем господину Ракшасу. Причем немедленно.

— А ее можно так оставить? — Филиппа указала на все еще спавшую госпожу Кёр де Лапен. — С ней все будет в порядке?

— Она еще немного поспит и очнется как ни в чем не бывало, — заверил племянницу Нимрод. — Ни о чем даже не вспомнит. А вспомнит — тоже не страшно. Она ведь француженка. Проснется, что-то смутно припомнит и решит, что просто выпила за завтраком слишком много вина.

Когда они вернулись домой, Джалобин принес в гостиную лампу с господином Ракшасом и принялся энергично ее тереть, чтобы вызволить старика из заточения. Терпеливо выслушав рассказ Нимрода, господин Ракшас согласно кивнул.

— Да, более правдоподобного объяснения не найти. За такую прозорливость вашу племянницу следует наградить.

— По-моему, это огромный шаг вперед! — ликовал Нимрод. — Мы теперь точно знаем, что именно надо искать, хотя пока не знаем где.

— Да уж… Скипетры египетских фараонов хранятся в музеях всего мира, — вздохнул господин Ракшас и кивнул близнецам. — В нью-йоркском Метрополитен-музее наверняка есть хотя бы один. Но… Но скипетров эпохи Восемнадцатой династии за пределами Египта не так много. Мне доподлинно известен только один. Он хранится в Британском музее, в Лондоне.

— Подумать только, — вздохнул Нимрод. — Я гоняюсь за этими джинн уже тридцать лет, а окажется, что они все это время были у меня под носом!

— Так мы, выходит, возвращаемся в Лондон? — спросил Джон.

— Боюсь, что так, — ответил Нимрод. — Мистер Джалобин, позвоните-ка в «Британские авиалинии» и закажите нам всем билеты на ближайший рейс.

— Слава тебе господи! — Джалобин чуть не бегом бросился к двери. — Слава тебе господи! А то я бы скоро сдох от этой жары.

— Досадно, что так получилось, дети, — продолжал Нимрод, не обращая внимания на дворецкого. — Вы только вошли во вкус и начали пользоваться своей джинн-силой. Вдали от зноя пустыни ее может поубавиться.

— Что ж поделаешь. — Джон пожал плечами.

— Наше общее дело куда важнее, — согласилась Филиппа.

— В Египет-то мы всегда сможем съездить, — добавил Джон. — Верно?

— Разумеется, — сказал Нимрод. — На любые школьные каникулы.

— Знаешь, а ты был прав насчет Каира, — сказал ему Джон. — Я даже не думал, что мне тут так понравится. Он, конечно, и грязный, и вонючий, и народу — не протолкнешься, но это самое лучшее место в мире.

— Разве я это говорил? — удивился Нимрод. — Город-то, конечно, красивый, но погоди… Ведь тебе еще предстоит побывать в Александрии. И в Иерусалиме. И в Дели. И в Стамбуле. И в самой пустыне Сахара. Кстати, не забудем и о Берлине, где, как вы знаете, живет Синий джинн Вавилонский. Но на сегодняшний день наша главная цель — Лондон. Британский музей. То, что нам удастся там обнаружить, будет иметь последствия не только для мира джинн, но и для всего мундусянского мира тоже.

Глава 22

Зал 65

Лондонцы, как водится, не получали от лета особого удовольствия. Погода стояла либо слишком жаркая, либо слишком холодная; либо чересчур дождливая, либо, наоборот, засушливая. Короче, каким бы ни выдался день, кто-нибудь непременно был им недоволен. Пожалуй, единственным жителем Лондона, который совсем не жаловался на погоду, был мистер Джалобин.

— Именно такой климат мне больше всего по душе, — говорил он, когда они миновали Кенсингтонский сад и подъезжали к дому. — В году не наберется и двух одинаковых дней. Вот сегодня, например, жарко, для Лондона даже слишком жарко. Значит, завтра, скорее всего, будет дождливо, а послезавтра — ветрено. Если не верите, посмотрите крикетный матч, который длится дня четыре. За это время погода сменится несчетное число раз.

Джон, искренне считавший, что крикетный матч не то что четыре дня — четыре минуты нельзя выдержать, сказал, что на матч не пойдет и готов поверить Джалобину на слово.

Наутро, ровно к открытию, то есть к десяти часам, Нимрод привез племянников в Блумсбери, к громадному зданию Британского музея, которое сам Нимрод предпочитал называть БМ.

БМ — солидная постройка, чем-то отдаленно напоминающая большой греческий храм, такой, например, как Парфенон в афинском Акрополе, посвященный богине Афине. Однако, взойдя по парадной лестнице со стороны улицы Грейт-Рассел, Нимрод с близнецами обнаружили высыпавших из автобуса туристов, которые поклонялись не Афине, а исключительно Гермесу, греческому богу путешествий, торговли и абсурдно дорогих дорожных сумок.

Нимрод провел детей напрямик — через вестибюль в крытый внутренний дворик, носящий название Большой двор, мимо стоящего в его центре огромного и круглого Старого читального зала, в западное крыло здания, в так называемые Египетские галереи, где хранятся все жемчужины замечательной египетской коллекции БМ. Они прошли по галереям в северном направлении, мимо всех крупных экспонатов, потом поднялись вверх по лестнице, в залы под номерами с шестидесятого по шестьдесят шестой. И здесь, под стеклом витрины, среди мумифицированных останков древнеегипетских царей, многим из которых было чуть ли не пять тысяч лет, и множества предметов, которые принято было хоронить вместе с хозяевами, Нимрод вроде было нашел то, что искал. Однако, надев очки, чтобы попристальнее рассмотреть скипетр, лежавший на маленьком гранитном постаменте, Нимрод нахмурился и разочарованно покачал головой.

— Ах какая досада! Тут сказано: царский скипетр Семнадцатой династии. Слишком рано для Эхнатона. Как же мог господин Ракшас так ошибся!

Филиппа внимательно посмотрела на экспонат и пожала плечами:

— Сотрудники БМ не могут знать все на свете. Может, это они ошиблись?

Нимрод скептически крякнул. В такую вероятность он не очень-то верил.

— Хотя, должна признаться, — продолжала Филиппа, — этот скипетр выглядит вполне обыкновенно. Не похоже, что внутри него сидят семьдесят джинн.

— Это верно, — вздохнул Нимрод.

— А ты не можешь как-нибудь определить, тот это скипетр или нет? — спросила Филиппа. — Ну, если там находятся семьдесят джинн, они, наверно, испускают какие-нибудь волны, вибрации. Почувствуешь?

— Я же не ивовый прут. А джинн — не металл и не вода. Кстати, если бы от них исходили, как ты говоришь, вибрации, за эти несколько десятилетий либо я, либо какой-то другой джинн уж наверно бы их уловил.