Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – лорд-протектор

Никогда я еще не говорил и не держался со своими соратниками так гордо и напыщенно, победы в самом деле окрыляют. Чувствую, как между лопатками чешется, режутся белые и пушистые крылья на летучемышьей основе.

Встречные кланялись и пропадали, как дым, а я спешил наверх, где уют и Лоралея, где мое сердце, мое счастье, моя жизнь и приготовленный для меня ужин.

Лоралея бросилась на шею, словно не виделись лет сто. Или тысячу. Я жадно целовал ее, нежную и сияющую, наконец усадил за уже накрытый стол, сам сел напротив и потер ладони.

– С чего начинать?

– Мой лорд, – воскликнула она звонким, как у олененка, голосом, – я хотела бы, чтобы вы начали с меня, но все-таки предпочитаю, чтобы вы пообедали! Хорошо пообедали.

Я потянул носом, запахи умопомрачительные, каждое блюдо так и просится в мою жадную и ненасытную пасть.

– Под твоим руководством?

– Да, – ответила она скромно, спросила с тревогой: – Что-то не так?

– Даже лучше, – ответил я, – чем так. Бесподобно! Только зря ты опускаешься до кухни. Ты должна царить, парить, повелевать. Все в твоей власти, а ты торчишь на кухне, фи…

Она засмеялась, показывая красивые жемчужные зубки и красный зовущий рот:

– Мой повелитель, как вы не понимаете!

– Чего?

– Для женщины такое удовольствие видеть, как мужчина ест сделанное ее руками!

– Тогда и тарелки погрызу, – пообещал я, – раз уж ты их касалась передними лапками.

На душе тепло, Лоралея сияет и лучится, как утренняя звездочка, донельзя счастливая, что может ухаживать за мной, что я рядом и что принимаю ее услуги.

А я, проголоданный, как стая волков, пожирал все, что она подкладывала в мое блюдо, с любовью глядя, как там все исчезает. Вином запивать не стал, и так пьян от счастья, успехов и вообще от такой жизни.

Когда я принялся за сладкое, Лоралея перехватила мой пристальный взгляд, покраснела, брови в удивлении приподнялись.

– Мой господин, – спросила она жалобно, – что вы так на меня смотрите… очень даже внимательно?

– Размышляю над богословскими проблемами, – пояснил я.

Ее брови поднялись еще выше.

– Богословскими?

– Ну да, – ответил я. – Под конец творения была создана женщина, от дальнейшего Бог благоразумно отказался. Это, правда, можно толковать двояко… гм… но я считаю, что Господь пришел в восторг от своего творчества и мудро решил, что лучшего уже не создаст.

– О, мой господин…

Она взяла предложенную ей чашку кофе, мы пили одинаковыми глотками и даже синхронно, глядя друг другу в глаза. Румянец на ее щеках разгорался все ярче.

Наконец я отбросил пустую чашку и, подхватив смущенную Лоралею на руки, добежал до ложа и упал там, не выпуская ее из рук. Она обхватила меня за шею и жарко поцеловала.

Через два часа я уже спустился во двор, я же мужчина и обязан заниматься мужскими делами, то есть ломать и строить, очень гордый собой и Лоралеей, что все правильно понимает.

Правда, если честно, я намеревался понежиться в постели и понаслаждаться, как голодный паук на молодой толстой мухе, но Лоралея сама подняла меня и напомнила, что для мужчины прежде всего – дело, а женщины потом, потом.

Я вяло бурчал, что я вообще-то уже наделался выше крыши, пусть другие сделают хоть треть того, что наворотил я, или хотя бы уберут за мной, но Лоралея смеялась, тормошила и в конце концов заставила подняться, помогла одеться и обеими руками с поклоном подала меч в ножнах.

– Слабые руки такой меч не удержат, – произнесла она, – ко многому он обязывает, мой господин.

Я опоясался, молот там и живет, в смысле, на поясе, Лоралея помогла перекинуть перевязь через голову, жарко поцеловала, и снова мне мучительно захотелось все оставить и потащить это сладкое сокровище в постель.

– Нет-нет, – сказала она, смеясь, – вас ждут великие дела, мой властелин! Для мужчины важнее не «хочу», а «надо».

– Ох, – сказал я с досадой, – теперь понимаю, что женщины вдохновляют на великие дела, которые сами же и мешают вершить!

Смеясь, она толкала, пихала и наконец додвигала меня, как тяжелый шкаф, до двери.

– Мой господин, – сказала серьезно, хотя глаза еще смеялись, – я не хочу, чтобы вы возненавидели меня за то, что мешаю великим свершениям.

– Не возненавижу, – поклялся я. – Можно, я останусь?

Она энергично замотала головой, одной рукой открыла дверь, другой пихнула в спину.

– А великие дела?.. Мужчина всегда должен предпочесть занятие делом, чем валяние в постели с женщиной! И вообще… правитель должен избегать любовных утех, как мореплаватель избегает рифов!

Дверь за мной захлопнулась, я ошалело побрел в сторону лестницы, а в голове стучат молоточки: откуда она знает эту фразу Наполеона? Или я когда-то обронил, а Лоралея услышала и запомнила?.. Или услышала от кого-то, кто уже слышал от меня?

В любом случае, произнесла в нужный момент и в нужном контексте. Просто удивительное существо, нежное и в то же время сильное, всерьез полагающее, что мужчина в первую очередь должен быть мужчиной, а уж потом самцом.

Глава 12

Во дворе конюхи гордо сообщили, что Зайчик изволил освоить мерку отборного ячменя, а потом в благородной рассеянности скушал и сами ясли. Похоже, они втайне гордились, что у них такой удивительный конь, который в виде лакомства предпочитает не морковку, а гвозди и старые подковы.

– Разбаловали, – сказал я строго, ну, как умел, потому что трудно быть строгим, когда речь заходит о любимчиках. – То-то в кузницу все бегаете… Ладно, седлайте.

– Еды в дорогу?

Я подумал, отмахнулся.

– Разве что на сутки, не больше.

– Рассчитываете вернуться скоро? Но ваш конь не заметит, если положим хоть на месяц! Вдруг по дороге кого встретите…

– Ладно, – согласился я, – положите на неделю. Но не больше! Я не собираюсь кормить всю Армландию. Каждый должен кормить себя сам, кроме бюджетников. Кто не работает – тот не ест, как сказано в Священном Писании.

Из типографии вышел, прикрываясь рукой от слепящего солнца, отец Дитрих, всмотрелся в нас, с удовольствием оглядел.

– Правильно речешь, сын мой, – проговорил он с ласковой ворчливостью. – Ведь сказано же святым Йегудой: «Тот, кто не учит сына ремеслу, учит его преступлению».

Я повел зябко плечами.

– Не слишком ли строго? Неужто так сразу и преступлению?

– Не научить его ремеслу, – объяснил отец Дитрих, – как будто научить его воровать. Мудрые пророки были… Далеко собрался?

– Ох, святой отец, не поверите…

Он перекрестил меня.

– Ладно, пусть пока будет твоей тайной. Лишь бы не было соскрыто для Господа Бога, а он все видит.

– Только не вмешивается, – пожаловался я. – Меня эта свобода воли уже достала!..