Катя Зазовка - Ворожея

Кожевенникам не верилось, что все кончено, даже когда они уложили мертвячку в яму вниз головой. Даже когда осиновый кол пронзил черное сердце. Даже когда могила была отмечена как полагается.

Лишь когда клюквинка согнала остатки дурной ночи, братья выдохнули и поняли, что страшное позади.

Теперича осталось расквитаться с обидчиками. И тут уж они расстараются!

Староста вернулся разом с Цветом. Вдвоем они без особого труда затащили Алеся в хату. Милава юркнула следом в избу и тут же принялась хлопотать над раненым. Череда и молодец не смели ей мешать и ютились в уголке. То ли из-за волнения, то ли просто страшились ее странных шепотков, неведомых порошков да зеленоватого пламени. Скоро раны были чисты от болотной скверны, а Алесь спал глубоким сном без всхлипов и стонов. Но рассиживаться было некогда. Покуда солнце не поднялось, следовало вернуться к волколаку да увериться, что он никому дурного не учинил. Милава мигом уложила свое нехитрое добро в сумку и направилась к двери.

— Т-ты к-куда? — слова точно не желали отцепляться от языка старосты.

— Обратно, — пояснила ворожея. Еще на подступах к селу они уговорились никому не сказывать про то, что кузнец волколаком оборачивается. А на все расспросы Цвета про Алеся отвечали, что медведица подрала.

— Я с-с т-тобой.

Ворожея кивнула. Коротенько рассказала Цвету, что делать, когда раненый в себя придет, и обещала скоро возвратиться. Череда вышел вслед за ней. Скорым шагом они направились к краю болота. Всю обратную дорогу сердце Милавы колотилось, грозясь выпрыгнуть из груди. Что-то внутри противно ныло и настораживало.

— Дядька Череда, ты добре кузнеца связал? — вдруг сорвался с уст вопрос.

Тот кивнул:

— А ч-что?

Ворожея пожала плечами — мол, сама толком не ведаю.

Тревожилась она не напрасно. На месте, где они оставили связанного по лапам волколака, остались только перегрызенные путы. Череда поднял лоскут от своей рубахи, покрутил и бросил. Затем, что-то в потемках узрев на земле, снова склонился.

— Что там? — забеспокоилась Милава.

— С-следы.

— А ты умеешь по следам читать?

— Д-да. Н-не так х-хорошо, к-как Лют-товер, н-но…

— Давно ушел? — оборвала заикания Милава.

Череда долго вглядывался в борозды, подносил землю к носу, пробовал на вкус. А затем заключил:

— Н-не очень.

— И все ж не догнать нам его. Куда человечьей поступи супротив звериного шагу?

Милава посмотрела на небо. Вот-вот займется рассвет. Петухи наверняка уже затянули свое «кукареку». Бросаться на поиски кузнеца сей миг нет смысла.

— Давай-ка, дядька, я от тебя эту пакость отведу.

Староста непонимающе поглядел на ворожею.

— Заикание.

— А с-сможешь? — без особой надежды спросил Череда, точно и не мыслил уже, что ему придется говорить как прежде: ладно да складно, вразумлять люд на селе, управлять бестолковыми головами.

Милава кивнула:

— Есть тут где-нибудь ручей?

Череда попытался объяснить, но быстро сдался и просто повел ворожею к роднику. Когда они очутились на месте, Милава достала крохотную бутылочку. Вытащила пробку и высыпала на ладонь несколько черных крупиц.

— На вот один, рассоси. Только не глотай. А затем сплюнь черную слюну в ручей.

Череда послушно выполнил все, что ему велели. Когда черная слюна попала в кристальную водицу, ворожея зашептала:

— Все злое, что ворвалось в голову, — отступи. Все мерзкое, что проникло в душу, — отступи. Все страшное, что влилось в сердце, — отступи.

Староста не мог отвесть очей — черное пятно, не повинуясь течению, кружилось на месте. Клякса меняла обличья и очертания, но растворяться не желала. Милава продолжала читать заговор:

— Очисться язык, стань гладким, как камень, стань светлым, как солнце. Все дурное, что к языку прилипло, отделяю, вычищаю да прочь по воде посылаю. Как эта водица чиста, как течение ее легко и беззаботно, так и слова пусть легко и вольно льются с твоего языка!

Девица утерла пот со лба и посмотрела на Череду:

— Ну как?

Староста пожал плечами.

— Молви что-нибудь.

— А что молвить-то? Ой… — вытянулась шея. — Излечился! А я уж и не чаял! Вот спасибо тебе, Милавушка! Благодарствую!

— Будет, — закраснелась та. Но за старосту порадовалась. К тому ж впервые от заикания лечила. Ведать-то ведала, а вот прежде не приходилось. — Не час теперича. Давай-ка кузнеца сыщем.

— Снова через огонь твой ведьм… то есть ворожицкий?

— Так, — кивнула Милава и принялась за костерок.

Староста громко сопел, точно хотел сказать что-то да все не решался.

— Говори, дядька, — не оборачиваясь, попросила ворожея.

— Я вот… Добре это, когда такая сила на подмогу идет.

Милава улыбнулась, кивнула.

— Да вот, скажу как на духу, сам бы я не желал подобным даром владеть. Это ж какая ответственность! Да и кто ведает, какими дарами нечистики подмаслить могут?

Ворожея вдруг замерла, вспомнив, как Кукоба уговаривала ее перенять черный дар, обещая, что сама смерть отступит перед величием Милавы.

— Что такое, девонька?

— Все хорошо, дядька, вдыхай.

Когда души снова вернулись в тела. Староста воскликнул:

— Ведаю это место. Отсюда недалече, — и тут же нахмурился. — И к деревне близко.

— Тогда пойдем… Погодь-ка чуток, — Милава подошла к ручью и черпнула ладошкой прозрачной водицы, испила. Холодная. А вкусная! Разве выдюжит нечистик иль какая иная недобрая сила супротив такой чистоты? Что-то в ручье привлекло взгляд. Милава склонилась ниже. Вода внезапно стала перекрашиваться в зеленый. Затем приобретать девичьи черты. В них ворожея признала Ружу. Отпрянула. Русалка снова явилась! Да чего ж ей надобно? Что сказать желает?

— Что с тобой, милая? — взволновался староста. Видать, приметил, как изменился лик ворожеи. — Иль увидала нечистика в воде?

— Все добре.

Лик в обрамлении зеленых волос вмиг исчез — лишь стоило податься старосте в сторону ручья. И как же Милаве уразуметь, что надобно Руже? Чего-чего, а русалий язык она не разумеет.

— Ну, пойдем. Поспешить надобно. Не то кузнец скроется снова.

Щекаря они сыскали аккурат подле Ласкавны, напротив кузницы, чудом не прошли мимо — так хорошо тот в кустах затаился.

— Гляди, у него весь лик в крови, — прошептал Череда. — Неужто он кого-то из селян сожрал?

— Не надобно, дядька, ничего выдумывать, покуда не выясним все до конца, — сказала Милава, а про себя устрашилась. Только этого еще не хватало. Мало, что ль, пожранного обоза, Восты да ран на теле Алеся?