Дмитрий Емец - Самый лучший враг

Варсус вздрогнул:

— И что произойдет, если Мефодий возьмет этот артефакт?

Облизывая губы, Лигул быстро высунул язычок. Самый его кончик. Как ящерка.

— Он получит огромные силы. Всю мощь первомира… всю нерастраченную силу первотворения.

— Мефодий? — переспросил Варсус. — Все опять ему?

— Или тебе, — сказал Лигул. — Кому-то из двоих. Впрочем, выбор за тобой. Не исключаю, что ты предпочтешь медленно хиреть. Первыми тебе изменят крылья. Ты заметишь, как перья становятся ломкими, а полет неуверенным. Кто-то проходит этот путь за несколько месяцев, кто-то растягивает его на годы. Но финал всегда один. Арей отрубил себе крылья, мои стали горбом, крылья Азгуда… Азгуд, что случилось с твоими?

Опаленный страж дернул щекой. Никто из стражей мрака не любит об этом вспоминать.

— Их сожгло драконьим огнем. Они висели как сухие обугленные ветки. Это было безобразно, и я… из-бавился от них.

— В самом деле? — заинтересовался глава канцелярии, и его быстрый язычок опять высунулся. — Это тогда ты стал ненавидеть драконов?

— Да! До этого я любил драконов, а они любили меня. С ними вместе я и летал, и спал там же, где и они. А однажды один вдруг полыхнул огнем, ощутив, что я изменился. Увидев, что он сделал с моими крыльями, я рассвирепел и убил его. И глаза его вырезал. Тогда-то и стало ясно, что в них вся сила, — с досадой буркнул Азгуд.

— Думаю, драконам ты отплатил многократно, — сказал Варсус.

Страж криво усмехнулся:

— Я до сих пор не считаю, что мы в расчете, хотя их глаза дали мне много такого, о чем ты и помыслить не можешь.

— Даже и помыслить? — усомнился пастушок.

— Да, представь себе. С дарами все сложно. Никогда не знаешь наперед, какой дар ты получишь с очередным глазом и насколько он тебе пригодится. Есть дары явные, очевидные. Ну там неуязвимость или новый вид телекинеза. А есть такие, какие непонятно в чем состоят. Ты только ощущаешь, что получил новый дар. А какой? В чем он? Быть может, я теперь могу оживлять кузнечиков, но не знаю этого, потому что мне никогда и в голову не придет этим заниматься.

Говоря об этом, Азгуд искоса посматривал на Лигула, будто торгуясь с ним и продолжая какой-то давний спор.

‹‹Тут своя подковерная возня… Лигул, видимо, желает постоянно получать глазки, а ему намекают, что не надо жадничать. Мы тебе подсунем что-нибудь позанюханней, а ты оживляй себе кузнечиков», — расшифровал Варсус.

Горбун пожелтел, и пастушок понял, что угадал. Упершись ладошками в колени, глава канцелярии рывком поднялся. Бочком приблизился к окну, осторожно выглянул и поспешно отдернул голову.

— Мне пора… Рад был повидаться. К камню тебя проведут, если надумаешь.

Лигул прошел мимо Варсуса, задев его рукавом. Двигался торопливо, порывисто, думая уже о чем-то другом. На лице его жила озабоченность будущими делами. Это же дело он считал уже, казалось, законченным, точно опытный рыбак, чувствующий, что рыба заглотила крючок глубоко и уже не сорвется.

— Все же поспеши, дружок, пока тебя не опередил Буслаев. А то как бы не опоздать… Гусмуд! Когда я уйду, верни, пожалуйста, нашему другу дудочку и рапиру!

И, не оглядываясь больше на Варсуса, глава канцелярии вышел. За Лигулом заспешил и Азгуд. Пастушок двинулся было за ними, но Гусмуд — жилистый страж с красным лицом — положил ему на плечо твердую негнущуюся руку.

— Не спеши! — сипло предупредил он.

Варсус с ненавистью уставился на его багровый, с прожилками нос.

— Слышал, что тебе велели? Верни дудочку и рапиру! Живо!

Гусмуд улыбнулся. Улыбка у него была точно длинный пропил на дереве.

— Конечно! — легко согласился он и протянул Варсусу дудочку.

Тот схватился за нее, и тотчас кулак стража врезался ему в живот чуть ниже дарха. Варсус упал. Он пытался вдохнуть, но не мог. Катался по полу и бодал его лбом.

Гусмуд наклонился и положил рядом с ним дудочку и рапиру. При этом обнаружилось, что рапиру он предусмотрительно держал не голой рукой, а через отрезанный кусок коврового покрытия. Изобретательно. Рапире кажется, что она на полу, и она преспокойно дремлет, не пытаясь ужалить чужака.

— А что я тебя ударил — не обижайся. Не хочу получить клинок в спину! — объяснил Гусмуд и, с сожалением взглянув на дарх пастушка, заспешил вслед за своими спутниками.

Варсус с усилием привстал. Дотянулся до рапиры, но выронил ее. Схватил дудочку и, плача от боли, на четвереньках выбежал в коридор. Далеко впереди, приближаясь к лестнице, мелькала горбатая спина Лигула. Боясь поторопиться, Варсус до боли стиснул левой руной бронзовые крылья. Поднес дудочку к губам. Вздохнул, боясь закашляться, и тогда только, ибо до этого он запрещал себе думать, чтобы не выдать себя, мысленно крикнул:

— Вот тебе!

Лигул обернулся. Остановился. Стараясь не спешить, Варсус выдохнул атакующую маголодию. Это была не просто штопорная маголодия, а спирально-штопорная, от которой не существовало отводов и блоков. Она пробила бы любой нагрудник, любую защиту, но не прозвучала. Дудочка Варсуса оказалась залеплена серой противной массой. Пастушок вгляделся — и его чуть не стошнило: это было оторванное ухо заманившего его сюда комиссионера.

Лигул приветливо поклонился, показывая, что ничуть не обижен, помахал рукой и, свернув на лестницу; исчез вместе со своей свитой.

Варсус не стал догонять его, безошибочно ощущая, что все напрасно. Предусмотрительный горбун уже в Тартаре. Вернувшись в опустевшую комнату, пастушок подобрал рапиру и, сидя тут же, на полу, ее концом стал прочищать дудочку, избавляя ее от комиссионерского уха. Ухо корчилось на ладони как живое, пытаясь отрастить лапки и ускользнуть.

Варсус смотрел, как оно ползет, и думал. Недавнее возбуждение ушло. Он провалился в странную замедленность, в остановленное, застывшее время. Почему Лигул сказал, что он необратимо скатывается во мрак? Зачем вернул ему оружие? А потом все эти мысли вдруг исчезли и их заместила одна очень простая и ясная: «Мефодий отыщет Камень-голову и получит огромные силы. Мало ему золотых крыльев и бессмертия! Все одному Мефодию. И даже Дафна для него одного! А на тебя вечно будут смотреть глазами сострадательного друга, не забывая очерчивать границу, которую никогда не дадут переступить!.. Плевать, что ты служил свету столько тысячелетий! В Эдем тебя больше не пустят. Грифоны будут рвать тебя клювами. Даже жалкие бронзовые крылышки на тебе больше не держатся!»

Варсус вскочил так резко, что закружилась голова.

‹‹Так что? — произнес в нем тихий, едва слышный голос. — Какой вывод? Значит, твой союзник теперь Лигул?»

И опять, перекрикивая его, загремело сердитой медью: «При чем тут Лигул? Если бы дудочку не забили, я убил бы его!.. Но разве вокруг все справедливо? Разве мне не приходилось все время убеждать себя, что все хорошо? Добро вечно оказывалось не таким уж и добрым и почему-то не очень спешило на помощь. Зло не наказывалось немедленно, как я того хотел, а возможно, не наказывалось вообще. Сколько хороших людей на войне были приговорены к смерти, страдали, ждали расстрела, потом были казнены. А как они надеялись на чудо! Но чуда не произошло! Всякие там Троилы не очень-то спешили сваливаться с небес, и даже его, Варсуса, не пускали! Нет уж, милые! Если вы приговорены, то вас, скорее всего, казнят, и добро, скорее всего, опоздает!.. Ах да! Ваш эйдос просияет! Ну тут, конечно, на все один ответ!»