Алексей Широков - Попаданец 2.0

— Погоди ушастый. Ещё надорвешься ненароком, — остановил я его. — Ща я тебе бульдозер подгоню.

— Кого? — не понял эльф, но я ему не ответил, так как уже полез в фургон.

— Эй! Бруно!

— Да? — недружелюбно ответил мне хмурый оруженосец, с самого утра сидевший в дальнем углу кузова между двумя мешками и не проронивший до этого ни слова.

— Требуется твоя высокоинтеллектуальная помощь! — сообщил я ему.

— Э… чо?

— Вылазь говорю, — я прошёлся мимо рыцаря, что-то нашептывающего возбуждённо дышащей и совершенно не слушающей его Баронессе, сверкающей на меня своими глазищами, и хлопнул парня по грубому наплечнику самопальной ковки. — Давай, вставай. Будешь доказывать теорему Ферма.

— А? Кого? — на лице Бруно отразился некий спектр чувств, главным из которых было непонимание. — А я эта… я не умею.

— Ну, раз не умеешь, тогда поручим тебе поиск лекарства от рака, — согласился я, оттягивая клапан. — Мы без тебя, в любом случае, не справимся.

— Ладно… раков я на речке ловил, они под эль хорошо идут, — сообщил он, спрыгивая на землю. — А какая у них хворь?

— У местных — страшная, — я последовал за оруженосцем. — Так что их спасение в твоих руках! Нужно приложить ум и надеть вон-то кольцо, на вот этот каменный ху… столбик.

— И раки вылечатся?

— Не сразу, — от моих слов оруженосец ощутимо расстроился, и я поспешил добавить. — Но если справишься, то, как доберёмся до следующего города — обещаю угостить тебя здоровыми, варёными. Уговор?

— Уговор! — обрадовано заулыбался парень. — Это мы мигом. А то жрать хоцца…

Несмотря на то, что никаких дружеских чувств я к калеченному на голову иномирянину не испытывал, мне всё же было откровенно жалко этого большого и в общем-то доброго ребёнка. Не знаю, может быть, у него была какая-то родовая травма, или он чем-то переболел в детстве, что вылилось в задержку в развитии, но видеть как все подряд, в том числе и я, постоянно шпыняют его — было неприятно.

К тому же, единственный человек, который был добр с ним и хоть как то заботился о здоровяке — находился в Гапоне, и если бы у меня была такая возможность, я уговорил бы оруженосца остаться при его раненном капитане. Но Лех решил по-другому, Баронесса же воспринимала Бруно как некий объект мебели, и за исключением того раза, когда именно от этого парня зависело, нагонят ли нас умбрийскиме наёмники или нет — я ни разу не слышал от неё тёплых слов в его адрес.

Так что, для себя я решил, что постараюсь наладить контакт с этим туповатым, но исполнительным попутчиком, так как слабо представлял, сколько времени продлится наше путешествие. К тому же на него очень сильное влияние оказывал Амадеуш, а я не брался сказать, как пойдёт дело, если рыцарь, которого так же сковывало заклятие Юны, всё-таки подговорит оруженосца напасть на меня. Примерно такие же опасения вызывал и Гуэнь. Приказ капитана во всём слушаться меня и Мари, может быть, и сдерживал здоровяка от совсем уж необдуманных поступков. Но я совершенно не был уверен в том, как он поведёт себя, если один из этих пройдох сумеет окончательно запудрить ему мозги.

— Буль-дэзир говоришь… — хмыкнул эльф, глядя как Бруно, одним залихватским движением выдернул тяжеленое, стальное кольцо из резного уса «Отца Тоннелей».

За ним со стрекотом потянулась цепь. В морде что-то, с металлическим лязгом защёлкало, а затем каменный лик начал медленно открывать правый глаз, нижнее веко которого опускалось по мере того, как Бруно приближался к Подгорному Царю. Ухнув, парень надел кольцо на каменный столб, отошёл, пятясь спиной на несколько шагов, любуясь проделанной работой, да так и застыл с открытым ртом.

— Это ж писюн! — удивлённо воскликнул он. — Как есть писюн!

— Бруно не отвлекайся! — окликнул я его. — Прояви уважение к каменному достоинству царствующей особы. Давай. Тебя ещё одно кольцо ждёт.

— А! Да… это… — парень поспешил ко второму усу, около которого уже вертелся Гуэнь.

Отец Тоннелей открыл второй глаз, а затем в глубине скалы что-то зарокотало и нижняя губа, вместе с бородой, медленно уехала под землю, открывая нам освещённый мягким сиянием фосфоресцирующих камней зев уходящего в толщу гор тоннеля. Бруно, споро вытянувший вторую цепь и закрепивший кольцо внутри дфорфской «Венеры», как я окрестил для себя «прекрасную половину» каменных истуканов, так и завис с открытым ртом перед подгорной дивой. Вдвоём с Гуэнем, мы кое-как затолкали шокировано древним искусством парня в фургон, но его голова тут же высунулась из заднего клапана.

— Красота… — услышал я его голос, забираясь на козлы.

Он что-то ещё говорил, но так тихо, что я его уже не слышал. К тому же мне пришлось подвинуться, так как к нам из фургона пулей вылетела пунцовая, тяжело дышащая и встревожено оглядывающаяся на клапан, Баронесса. Ещё не усевшись, она резко повернулась, чуть не сбив залезающего на своё место Гуэня и зло распахнув ткань, заглянула внутрь фургона.

— Урод! Маньяк! Извращенец! Два извращенца! — прокричала она. — Знать вас больше не желаю! А тебя Бруно, велю запороть. Кобель ты этакий!

Выпалив всё это, девушка уселась нормально и, прикрыв лицо руками, разрыдалась, прильнув к моему плечу всем телом, а затем и вовсе упав ко мне на колени. Эльф усмехнувшись, закатил глаза и хлестнул поводьями, направляя гобика в зев Отца Тоннелей. Я же не разделял его веселья, потому как девушка, не только елозила своей грудью по моему бедру, но и излишне агрессивно прижалась щекой к причинному месту. Это, вкупе с явно театральными рыданиями, навело меня на невесёлые мысли о перевозбудившейся молодёжи, распалённой созерцанием творений античных дворфов-затейников. Что было крайне неудобно для меня, уже достаточно давно лишённого женского внимания.

Я, как говорится — не ханжа, но и мирок здесь — не Земля двадцать первого века. Возможно, в другой ситуации я бы вёл себя иначе, да и Баронесса была, в общем-то, хороша собой. Не в моём вкусе, но и не крокодил, которого пригласить рюмочку чаю с продолжением, можно лишь одев пакет ей на голову. Вот только не в нашей нынешней компании. Да и вряд ли, вроде как невинная девушка-провинциалка этого времени, вообще в состоянии понять подобные отношения.

Это потом, после замужества за каким-нибудь графёнышем, года этак через три-четыре, она, как и положено маститой даме, обрастёт любовниками и фаворитами. Станет прожженной матроной с критическим взглядом на жизнь и неистребимым цинизмом. А сейчас это мечтающая о большой и чистой любви дурёха, не сумевшая совладать с гормонами, разыгравшимися от каменной порнографии. События последних дней, похоже, сорвали ей все моральные установки. А липнет она ко мне в первую очередь потому, что в её глазах, я не только аристократ, но и «альфа» в местной компании, шпыняющий остальных мужиков направо и налево.