Двойник Короля 7 (СИ) - Артемий Скабер
— От тебя несёт, будто от солдата, который пару недель не мылся, — улыбнулся, наблюдая, как она напряглась. — Волосы словно мелкая скошенная трава. Лицо помято ещё неделю назад.
— Пошёл ты в… — дёрнулась девушка.
— Постельное бельё, — кивнул на свою кровать. Простыни оказались смятыми и несли явные следы пребывания там грязного человека. — Чтобы вечером было чистое!
— Да ладно? — Руднева покраснела и смутилась, отводя взгляд.
— Что касается задания, — продолжил, возвращаясь к важной части разговора, — цель чиста.
— Уверен? — тряхнула головой девушка, недоверчиво глядя на меня. — По нашим сведениям…
— Да! — оборвал её. — Использовал кое-что. Он бы не смог соврать.
— Смотри, младший лейтенант, — покачала головой Катя, и её голос стал серьёзным. — Разведчики старались, собирали информацию, а ты… Если вдруг ошибся, то…
— Деточка! — мой взгляд стал ледяным. — Не испытывай моё терпение. Если я сказал, что он чист, значит, так и есть. И не тебе меня пугать! Ещё раз услышу — будешь сначала страдать, а потом жалеть.
— Болван! — фыркнула Руднева, скрещивая руки на груди. — Валите! Мне придётся пока у вас тут посидеть. И не нужно на меня так смотреть, — добавила она, заметив мой взгляд. — В углу на полу расположусь.
Освобождённый от верёвок и кляп Коля что-то хотел сказать даме, но после подзатыльника схватил тазик и полетел умываться. Я последовал за ним. Катя — не моя забота, пусть руководство ССР само разбирается со своими агентами.
* * *
Завтрак и плац. Утренний воздух бодрил, хоть и спать хотелось смертельно. Начались наши с Колей тренировки. Паренёк всё ещё дулся из-за Рудневой, но работал как надо. Потом подтянулись мои ребята.
Воронов, скособоченный и потрёпанный после очередной экзекуции, побитый, направился к Щетинову, а тот его послал. Как побитая собака, барон подошёл ко мне, опустив голову.
— Магинский, что происходит? — спросил он меня, когда, словно прокажённый, оказался рядом.
— Фёдор Васильевич, то, что я защитил тебя и вмешался… Теперь ты переходишь ко мне. Будешь замом, дам тебе отряд, — объяснил я, наблюдая, как меняется его лицо.
— Чего? — набычился Воронов, выпячивая грудь. — Я? Ты что-то попутал, господин барон. Я такой же, как ты, и скоро буду управлять…
Ударил его в живот, отчего пацан сложился пополам. Воздух вышел из лёгких с хрипом, лицо побагровело. А мои бойцы дружно хмыкнули. Дисциплина — она для всех одна.
— Слушай меня, аристократ, — произнёс ему на ухо, чтобы только он слышал. — Либо так, либо возвращаешься к Щетине. А потом хрен тебе, а не офицерские погоны. Ты же ничего не можешь. Тебя сделают обычным солдатом и отправят на убой. Хочешь? Мне плевать. Я заступился и попытался помочь, но ты, видимо, не понимаешь даже этого.
Воронов резко выпрямился и начал сверлить меня глазами. Ненависть боролась с осознанием реальности в этом взгляде. Мои командиры отрядов смотрели на это представление с оскалами. Ещё бы… Я тут пугаю и подавляю земельного аристократа, и мне никто ничего не сделает.
— Хорошо… — наконец фыркнул пацан, хотя в его глазах всё ещё горела злость.
Пришлось внести коррективы в тренировочную систему. Количество отрядов увеличилось, а численность солдат в них уменьшилась. Я, впрочем, к этому готовил своих бойцов. Такое на войне часто бывает — в горячей точке командиры иногда падают первыми, и приходится быстро перестраиваться.
— Павел Александрович, — ко мне подошёл Кость, поправляя фуражку. — Зачем вы дали лучших людей ему?
Внимательно посмотрел на сержанта. Парень, который когда-то трясся от страха и с дрожащими руками просил прикрыть его, теперь задаёт вполне резонные вопросы. Забавно, как быстро люди меняются.
— Ты интересуешься из личных амбиций или же с точки зрения тактики и воспитания солдат? — уточнил я, заранее зная ответ.
Костёв подвис на мгновение, его глаза забегали, а потом уверенно произнёс:
— Второе.
— Скоро увидишь и сам поймёшь, — кивнул, похлопав его по плечу. Надо дать им самим разобраться.
Подошёл к Воронову и поставил перед ним задачу. Барон выслушал, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Потом попытался что-то уточнить, но я отрезал:
— Разбирайся сам. Ты командир — командуй.
Началась отработка. Одна, другая, третья. Прошёл день, второй. Смотреть на то, как Воронов пытается руководить отрядом, было одновременно забавно и грустно. Он орал приказы так, будто находился в своём поместье и распекал нерадивых слуг. Солдаты морщились, но подчинялись, косясь на меня.
«Прямо на убой посылает», — шепнул один из бойцов, думая, что я не услышу.
На третий день выстроил командиров отрядов для разбора полётов. Солнце палило нещадно, пот струился по лицам, форма липла к телу.
— Подведём итоги, — обратился я к построившимся мужикам. Взглянул на Мехова, Трошкина, Патрушева, Козинцева и Костёва — все смотрели на меня с уважением. Лица измождённые, но в глазах огонь. В них что-то есть — стержень, который не сломится. — Отряд Воронова…
Покачал головой, глядя на барона. Фёдор Васильевич смотрел в землю и даже не шевелился. Ссутуленные плечи, опущенная голова — картина полного поражения.
— Убиты в тридцати задачах из тридцати. Поздравляю вас! Ваш командир уничтожил почти пятьдесят человек и сам умер по меньшей мере раз сто. Есть чем гордиться. Давайте похлопаем им.
Раздались шумные аплодисменты. Воронов, красный как рак, молчал, опустив голову ещё ниже. Его отряд сверлил аристократа глазами, полными ненависти. Солдаты, будь у них возможность, прикончили бы барона несколько десятков раз. Вижу, как почти слышно скрипят зубы ребят.
У моего воспитательного плана было и второе дно. Все теперь понимают, что такое хреновое командование. Бойцы начали ценить своих командиров ещё больше, да и меня тоже. Иерархия в армии — не пустой звук.
Отряд Воронова уже несколько раз подходил ко мне с просьбами сменить им командира. Но я отказывал и по их глазам видел понимание — так тоже бывает. На войне не всегда достаётся хороший командир. А что делать? Терпеть и подсказывать — всё, что остаётся.
— Это я! — вдруг выпалил Фёдор Васильевич, шагнув вперёд. Его голос сорвался, почти перешёл на фальцет. — Ребята не виноваты! Я и только я. Моя ответственность.
Я сдержал улыбку. Самолюбие, высокомерие, эгоизм — всё дало трещину. Когда человек начинает признавать свои ошибки, значит, у него есть шанс измениться. Первый шаг сделан.
— Младший лейтенант Магинский, можно ли вас на пару слов? — спросил меня Воронов, когда закончили разбор.
Мы отошли в сторону. Солнце слепило глаза, и Воронов прикрыл лоб ладонью, пытаясь разглядеть выражение моего лица.
— Я понял, — опустил он голову, ковыряя носком сапога песок. — Армия и война — не моё… Другое дело —
