Гроза над крышами - Бушков Александр Александрович
И таверны на Якорной были свои, особенные: единственные в городе, открытые не с утреннего колокола и до вечернего, а сутки напролет. Причину Тарик давно знал: очень уж смачную выручку получали от этого тавернеро, а значит, платили градских податей гораздо больше, чем тавернеро-сушняки. И, будьте уверены, зорко следили, чтобы к ним не прошмыгнул распивать сушняк — от него не в пример меньше выгоды, чем от Матросов, по пьянке швырявшихся денежкой даже обильнее дворян. Особенно щедры морские Матросы, и понять их можно: жизнь дворянина-сушняка протекает спокойно и размеренно, разве что проткнут шпагой на поединке. Жизнь речника особенных опасностей лишена, а вот морской Матрос, когда его корабль отдаст якорь и уйдет в море из устья реки, никогда не знает, что его ждет: тут и шторма, и пираты, и дикари Архипелагов, и всякие летучие хвори125. Если такая объявится не на суше, а на борту корабля, идущего вдалеке от суши, — пиши пропало... Вообще-то, морские пироскафники подвержены тем же опасностям, но все равно парусные их считают ниже себя.
Вид Матросов, редко появлявшихся за пределами Якорной, Морской и Парусной, мог и удивить: по причине летней жары все без бушлатов (к тому же немало бушлатов украдкой заложены, а то и отданы за долги в тавернах и веселых домах), в одних тельниках, сплошь испещренных разноцветными ромбами (у морских — синими, красными, черными и белыми, у речных — только черными и белыми), в штанах с широченными раструбами, подметавших улицу, в ботинках не на шнурках, а на крючках (какие сейчас и у Тарика — не по надобности, а из дозволенного легонького выпендрежа).
Однако удивиться мог лишь тот сушняк, кто не только не знаком с корабельным делом, но и не читает голых книжек о морских приключениях. Вся матросская одежда и обувь тоже для того и придуманы, чтобы служить моряку в переделках. В темное время работающие с парусами Матросы гораздо лучше видны с палубы именно что в пестрых тельниках. Ежели моряк окажется за бортом, штаны с раструбами гораздо легче скинуть, чтобы плыть, и в тельнике невольный пловец гораздо заметнее. Потому и носков не носят даже офицеры, большей частью происходящие из дворян, потому и рукава офицерских мундиров с раструбами, как у матросских бушлатов, а под мундирами у офицеров тоже тельники...
Ага! Возле таверны «Якорная цепь» маленький скандальчик: три веселые девки (судя по одежде и щедро накрашенным мордахам) прижали к стене четвертую (по виду в точности такую же) и орут ей в лицо грязные слова. Дело ясное: подловили соперницу. Здешние веселые девки, обожающие щедрых моряков, зорко следят, чтобы на
Три УХицы не пробирались соперницы-сушнячки. Вот и за волосы легонько драть принялись... Стражник прохаживается неподалеку, но не вмешивается — здесь ему от веселых девок перепадает не в пример больше мзды, чем его собратьям по службе в других местах. Может, конечно, втихомолку брать мзду от сушнячек, но дело это рискованное: если узнают местные, жизни ему не будет, обязательно подстроят какую-нибудь подляну, чтобы расстался с мундиром...
Зрелище было самое обыденное, и Тарик равнодушно прошел мимо. Бить нахалку средь бела дня не будут, но непременно как следует оттаскают за волосы, крепенько исцарапают, а то и платье порвут, в тычки с Трех Улиц вышибут, пригрозив: если еще раз попадется, так легко не отделается. Студиозусы говорят, что это называется ученым словом «конкуренция». Им, книжным людям, виднее...
Потянулся портовый забор — внушительный, в два человеческих роста, из добротно сколоченных досок, густо оплетенный поверху еще одним арелатским изобретением, давно распространившимся по белу свету: колючей проволокой. Понятно: где-где, а в порту найдется что красть...
Вот и ворота, круглые сутки распахнутые настежь: порой и ночью случается, к радости грузалей, погрузка-разгрузка, это пироскафы приходят в установленные сроки, а парусники зависят от ветров, иные грузы ждать не могут...
Рядом с воротами — закрытая пока калитка, и на лавочке расселся знакомый портовый Стражник дядюшка Кабадош, прозванный среди своих Востроглазом. Шпагу в ножнах утвердил меж колен, весь из себя важный, а под лавочкой лежит здоровенная холщовая сумища, по раннему времени пока еще пустехонькая. Опять-таки по раннему времени дорога из ворот являет собой привычное своим зрелище: левая сторона, по которой выезжают груженые габары, пока что пуста, зато по правой в ворота тянется сплошной вереницей порожняк, так что просвета меж повозками нет, на другую сторону не перейдешь в это время.
Впрочем, в этом Тарику не было никакой нужды: канцелярия как раз и располагалась с правой стороны — длинное кирпичное здание под черепичной крышей, с сине-черной вывеской, флагом с портовым гербом на коньке и четырьмя крылечками. К ближайшему от ворот крылечку Тарик и направился.
Там стояло с полдюжины лавочек, почти не занятых: грузали, получив распоряжения, ушли в порт, сидели лишь трое смутно знакомых Портовых Подручных, которые, как и Тарик, получали указания в последнюю очередь, после взрослых.
Тарик их поприветствовал небрежным взмахом руки, не поднятой на обычную высоту (видимость политеса соблюдена — и ладно), и они ответили так же, после чего продолжали прерванный его появлением разговор на весьма животрепещущую тему: жулькается ли какая-то Билатена за пяток медных шустаков или все наврали и она самое большее за шустак в ротик берет.
Тарик сел подальше от них, наособицу. Вражды с Портовыми Подручными у него не было — но не было и тени приятельства: все же у них ватажка, сплоченная с малышовых годочков, а Тарик для них чужак.
В Портовые Подручные, как правило, попадали сыновья грузалей (это уж непременно) и всех, кто работал в порту, — мальчишки с Трех %.иц. Тарик же, обитавший чуть не на противоположном конце города, сюда попал чисто по знакомству. Замолвили словечко старые знакомые покойного дедушки Загута — того самого, погибшего в море; Тарик его никогда не видел. Мало того: старые Матросы, узнав о мечте Тарика, позаботились, чтобы он в Подручные попал не в четырнадцать годочков, как почти все, а в тринадцать. Что-то там пошептали в канцелярии знакомым — и Тарика зачислили, не проверяя бумаг об окончании Школариума, лишь записав куда следует, что оные были предъявлены и проверены. Благо Тарик был рослым крепышом и выглядел постарше своих годочков. Остальные Подручные об этом, конечно, не знали, но чужаков здесь недолюбливали. Никто Тарика не задирал, стычек ни разу не было, но с
------------------------------------------------------------------------------------О ним не водились, ограничиваясь такой вот видимостью политеса (что его нисколечко не задевало).
Поодаль, на расстоянии броска камня, сидели на голой земле десятка два Градских Бродяг, но этих и замечать не полагалось, на них смотрели как на пустое место и далеко обходили по чисто житейским причинам: запросто можно было, оказавшись поблизости, подцепить блох и вшей, а то и хворь — не летучую, но стыдную, из тех, коими страдают главным образом бродяги. Обычная шантрапа со Вшивой Горки: одежка заплатанная, латка на латке, башмаки драные, рожи испитые, далеко витает запах немытых тел и пропотевшей рванины. Что ж, есть работы, которые на них с превеликой радостью спихивают...
Недалеко отсюда пробил колокол на часомерной башне Якорной улицы, оглашавший начало работы лавок, мастерских и канцелярий. И все равно прошло не менее пяти минут, прежде чем дверь распахнулась и на крылечко с резными перилами вышел Канцелярист Тариуш — осанистый, пузатый, краснолицый прохвост, каких поискать. Канцелярист — нижняя ступенечка в бумажных делах, и чина ему не полагается (многие нечестолюбивые молодые люди, сынки небедных родителей, так до старческой денежки126 в Канцеляристах и просидят), однако Канцелярист Канцеляристу рознь, смотря к какому месту приставлен. Вот и у Тариуша, даром что на груди ни единой бронзовой ( не говоря уж о серебряной или золотой) чернильницы с торчащим из нее пером, одет в мундирчик из такого тонкого сукна, какое не всякий обладатель серебряных чернильниц может себе позволить, и башмаки не из обычной кожи, а из выделанной тонкой гуфти. Но это единственные внешние признаки преуспеяния, какие хитрец себе позволяет, во всем остальном блюдет показную скромность. А вот повысь его начальство, даже изрядно, — Тариуш руками и ногами отбиваться будет, если узнает, что на новом месте придется одним жалованьем обходиться, а мзда если и течет, то тонюсеньким ручейком...
