Искры на ветру (СИ) - Карпов Илья Витальевич

Сначала к нему присоединились его братья по храмовой колокольне, старший из которых и старейший из всех в городе, бронзовый великан, которого звонари прозвали «Большим Эдом», был отлит по личному указу Эдельберта Завоевателя в честь избрания первого патриарха Энгаты. Ныне он, позеленев от времени, но не растеряв былого умения, оглашал город низким утробным звуком всякий раз, когда очередной епископ получал высочайший церковный сан.

Не отставали и другие колокола столицы. Радостно зазвенела часовня монастыря Святого Беренгара, стоявшего близ одноимённого моста. Ей чистым высоким голосом подпевала звонница церкви пречистой Аминеи, что печально взирала с холма на трущобы Висельной улицы. Не отставал и колокол храма святого Эйермунда неподалёку от ратуши, самый молодой из всех, рождённый в монастырских тиглях всего каких-то пятьдесят лет назад. Строгим баритоном звучал колокол часовни при дворце правосудия, к которому тут же присоединился звонкий, но слегка нестройный тенор из колокольни храма святого Ульриха, чей звонарь только что проснулся.

Лишь один божий дом во всём городе не смел издать ни звука. Звонить в Скорбящий, колокол церкви святого Готфрида, дозволялось лишь в случае смерти члена королевской семьи. Но тогда он на целую неделю становился единоличным владыкой погружённой в траур столицы и ни один другой колокол, даже тот, что возвещал о наступлении утра, полудня и вечера, не мог это оспорить.

В иные года человек мог прожить жизнь, ни разу так и не услышав печального голоса Скорбящего, но большинство из ныне живущих в столице хорошо помнило, когда он звонил в последний раз. В тот год умерла королева Мерайя из дома Одерингов. В тот год началась война, а мир изменился навсегда.

На площади перед храмом Троих собралось великое множество людей всех профессий и достатка. Ремесленники толкали локтями лавочников, рыбаки спорили с гончарами за право оказаться ближе к знаменательному событию. Однако подойти совсем близко им не позволяла стража, плотной стеной вставшая между площадью и храмом. Наконец, массивные двери храма распахнулись и взору горожан предстал новый патриарх. В отличие от прежнего он был чуть приземистее и шире, а те, кто стоял ближе всех, могли разглядеть его крупные и грубоватые черты лица. Такое лицо куда больше подошло бы плотнику или торговцу колбасами, но сейчас отсутствие аристократических черт шло ему только на пользу. Велерен умел делать выражение лица таким, чтобы расположить к себе чернь.

Он поправил сползавший с головы белоснежный клобук, но, чтобы никто этого не заподозрил, простёр руку вперёд, и толпа, осенённая божественной милостью, взорвалась ликованием. Он воздел патриарший посох, и половина из собравшихся упала на колени. Когда же патриарх произнёс благословение, некоторые стали биться в религиозном экстазе. Эти истово верующие остались на площади даже когда и патриарх, и король покинули храм. Даже когда люд разошёлся по домам, они исступлённо давили камни протёртыми в кровь коленями, потому как страже было велено их не трогать.

Низложенный патриарх Хельдерик же незаметно покинул здание вскоре после окончания церемонии. Он укоротил бороду, облачился в простую неприметную одежду, и теперь никто не смог бы его узнать в нём одного из самых могущественных людей королевства, которым он был ещё вчера. Куда он направился после, тоже никто не знал.

Патриарх Велерен этим же вечером по обыкновению находился в королевской опочивальне, где Эдвальд Одеринг как обычно исповедовался ему во всех прегрешениях.

— Ваш поступок исполнен мудростью, достойной истинно верующего, ваше величество. Вера и Корона должны опираться друг на друга, на этом зиждется государство. Верность богам и своему королю — качества, присущие истинному жителю Энгаты.

— Служа богам, Велерен, от ваших слов я обретаю душевный покой, — умиротворённо ответил король. — Но сегодня я получил это.

Он взял со стола лист бумаги и протянул патриарху.

— Прочтите. Это письмо от лорда Хостера Форрина, владыки Восточного предела, прибыло утром с гонцом, пока мы были в храме. Эльфы встали лагерем на берегу Альбы. Это может означать только одно.

Закончив чтение, Велерен помрачнел.

— Грядут трудные времена, ваше величество, но боги милостивы. Вы прислушались к ним и вверили Церкви столь необходимые сейчас широкие полномочия. Теперь необходимо собрать армии, созвать союзников из ближайших земель, Тимбермарка и Драконьей долины, а также, разумеется, лордов Хартланда, что веками верно служили вашему дому.

— Моирвен вот-вот окажется под атакой, — безжизненно ответил Эдвальд. — Я не успел уберечь лорда Майвена от коварной дружбы эльфов. Дракенталь же погряз в интригах. Лорд Алистер убит в результате заговора, как утверждает его брат, Дериан Рейнар. Однако мне рассказали, что именно он убил Алистера, пролил родную кровь, запятнав себя братоубийством.

— Уж не тот ли наёмник рассказал вам эту нелепицу? — поморщился Велерен. — Рейнары наши ценные союзники. Нельзя допускать, чтобы досужие сплетни рушили их связь с Короной.

— Да… Действительно… Вы правы, как и всегда, ваше преосвященство.

— Простите, ваше величество, но «святейшество», — осторожно поправил тот.

— Да, верно… — растерянно улыбнулся король. — Разумеется, ваше святейшество.

Остаток вечера прошёл как обычно, Эдвальд рассказывал о своих пустячных грехах, а Велерен сравнивал его с Эйермундом Святым. Правда, при этом он ни разу не напоминал о том, что на склоне лет Эйермунд так полюбил карать грешников, что в конце концов, приговорил к смерти собственную семью, включая себя. К счастью, взойти на костёр успел лишь сам фанатичный король. Его супруга осталась в живых, а его сын впоследствии благополучно правил.

У Эдвальда Одеринга же была одна единственная дочь, принцесса Мерайя, в которой он души не чаял и назвал в честь столь любимой им сестры. Правда, эта любовь в последнее время приняла странную форму: его величество запретил как дочери, так и жене покидать свою часть замка, позволяя лишь короткие прогулки по саду. Живя совсем поблизости, он мог не видеть их целыми днями, но при этом искренне считал такую «заботу» высшим проявлением любви.

По пути в покои королевы патриарху встретился карлик-шут, который, смерив его удивлённым взглядом, состроил глумливую гримасу и изобразил нарочито неуклюжий поклон.

— Церкви золото к лицу, словно честность подлецу! — проговорил шут нараспев и зашагал прочь, оглашая коридор звоном колокольчика на конце жезла.

Велерен не придал этому значения: не пристало патриарху обращать внимания на подобную бессмыслицу. Да и, в конце концов, чего ещё ожидать от дурака, кроме как глупостей?

Вот и покои её величества. Привычные к подобным визитам стражники встретили патриарха учтивым поклоном, а один из них объявил королеве о его приходе.

— Вижу, всё выходит как нельзя лучше, ваше святейшество, — проговорила Мередит, когда дверь за гостем закрылась.

Она стояла у окна с бокалом вина, а на столе рядом блестел серебряный кувшин. Судя по голосу королевы, Велерен решил, что кувшин опустел уже по крайней мере наполовину.

— За исключением войны, — ответил патриарх. — Халантир стягивает войска к границе, стало быть, грядёт большая война. Отчего-то именно сейчас проклятые эльфы решили расквитаться с людьми за былое. Воистину их народ невероятно злопамятен.

— Это помешает нашим планам?

— Наши планы подобного не предусматривали, а значит придётся внести изменения. Судя по всему, лесные эльфы в стороне не останутся, а потому войска придётся разделить, чтобы не потерять Тимбермарк.

— Признаться, я не сведуща в военном деле, но… Разве у нас недостаточно сил, Велерен? — королева сделала глоток и обернулась. — Церковь имеет власть над рыцарскими орденами. Вы можете собрать огромную армию в мгновение ока.

Патриарх вздохнул.

— Любая армия имеет обыкновение питаться золотом, — пояснил он, — а казна, королевства, как мы с вами оба знаем, переживает не лучшие времена.