Четыре партии в шатрандж (СИ) - Райт Дамина
Лучники отступили. А затем… случилось то, чего следовало ожидать. Вперёд выставили дэйя, которых Теркай заставил служить себе. У кого-то была семья, кто-то страшился пыток или смерти — хан Теркай ко всем нашёл свой подход.
— Вот же поганый сукин сын! — сплюнул дюжий гафарсиец, охранявший Амареля по приказу Мэриэн. И продолжал ругаться уже сильнее, но Амарель его не слушал. Он гадал, что будет дальше. А те дэйя, со стороны Эльдихары, готовились к бою…
…Как вдруг их всех подняло в воздух и понесло прочь! Амарель кинул быстрый, как молния, взгляд в сторону Эсфи — она простёрла свои маленькие руки и от напряжения мелко тряслась. Эльдихарцы, оказавшись так высоко, вопили от ужаса — видать, думали, что Эсфи сбросит их вниз.
Но нет. Все безмолвно наблюдали, как дэйя исчезли за дальним лесом… а затем Эсфи очень медленно опустила руки.
— Да здравствует королева Эсферета! — Ликующие крики едва не оглушили Амареля, но он был согласен: Эсфи заслужила это. И тем горше было осознавать, что он выпустил её из рук.
Теперь повстанцы ринулись вперёд, и враги с саблями и криками: «Айе! За хана Теркая!» встали на их пути.
Ожесточённее всего дрались люди Кагарда — Амарель различал их по коротким зелёным плащам. Та хромая женщина сжала кулак, шепча что-то похожее на молитву — вероятно, Четырём Богам. Затем резко выбросила руку вперёд, и из сжатого кулака её вырвались искры. Раздался крик и падение тела.
— Вот так! — женщина рассмеялась.
Эсфи на расстоянии вырывала сабли из рук ошеломлённых бей-ялинцев и бросала на землю. Жонглёр с нечеловеческой быстротой метал ножи. А тем временем пронёсся сильный порыв ветра, сбивая бей-ялинцев с ног.
Кто не принял участия в сражении, так это Тарджинья. Она ещё была слаба, и Релес, лекарь, опекал её. Амарель попытался найти в себе ненависть к джиннии, убившей Сверна, но ненависти к самому себе было так много, что куда уж вместить недобрые чувства к Тарджинье?
— Уходим! — донёсся крик на бей-ялинском языке, и завоеватели пустились в бегство. Войско Эсфи преследовало их.
Горожане взбунтовались и вышли на улицы, вооружённые чем попало. У того был кузнечный молот, у этого топор, третий размахивал палкой. Они убивали бей-ялинцев и предателей, которые примкнули к ним. Кто-то сдавался, и их брали в плен. Амарель подумал, что если Кагард или Мэриэн, возможно, не стали бы брать пленных, то Эсфи старалась заслужить прозвище Добрая, или Милосердная, или как там её назвали дэйя?
— К дворцу! — крикнула Мэриэн, поворачивая свою лошадь и подняв меч. — Долой Теркая!
Вслед за ней «Долой!» подхватили Гиадо ди Гунья и Кагард. Амарель, тем не менее, знал, что казнить Теркая и его беев не будут — схватят и, скорее всего, выгонят из страны вместе с уцелевшими подданными. Потому что за своего брата Эрекей мстил бы жестоко, а это означало бы очередное кровопролитие.
— Да здравствует королева Эсферета! — грянули голоса, и, вытянув шею, Амарель нашёл взглядом Эсфи — она что-то говорила, и лицо у неё пылало от смущения.
Дворец! Амарель с внезапно вспыхнувшей надеждой устремился за остальными. Он знал, что Теркай держал в подземелье того дэйя, который зачаровал кольцо, и если он всё ещё там… Вдруг сумеет снять кольцо с руки Амареля?! Тогда он сбежит. Конечно, не в Бей-Ял — хан, скорее всего, не простит провала и казнит. Амарель до сих пор помнил вонь его подвала, равнодушное лицо мастера пыток и инструменты, запачканные кровью. Конечно, возвращаться нельзя было. Но вдруг Амарелю удастся уйти куда-нибудь далеко, где его не найдут?
— Теркай! Ищите Теркая! — раздавались призывы. И снова:
— Да здравствует королева Эсферета!
Дворец брали недолго. В конце концов, на стороне повстанцев была не только грубая сила, но и волшебство. Амарелю повезло — случайную стрелу он не поймал, а в суматохе про него, казалось, все забыли. Кроме того, он нашёл оброненный кем-то нож.
Амарель ворвался во дворец вместе с остальной толпой, а потом торопливо завернул за угол. Перерезал ножом верёвку у себя на руках, спрятал его за поясом и побежал вперёд. Коридоры дворца казались бесконечными, но вот Амарель добрался до лестницы, ведущей в подземелье. Спускаясь по каменным ступеням, он то и дело оглядывался, слыша крики повстанцев и лязг оружия — кто-то напоследок решил сразиться. Но, похоже, погони за Амарелем не было, и он приободрился.
На стенах горели факелы, и при этом скудном свете Амарель разглядел за решётками людей. При виде его они начали кричать и трясти толстые металлические прутья, требуя открыть клетки. Тогда узники могли бы присоединиться к восстанию — и возможно, кто-то из них стал бы героем. Здесь, во дворце, держали только знатных преступников — остальные сидели в тюрьмах. Амарель ускорил шаг; от волнения у него сжималось сердце.
— Вы кого ищете, любезный? — окликнул его простуженный бас.
Амарель попытался припомнить имя того человека.
— Дэррен. Я ищу Дэррена!
Говоривший басом закашлял и между приступами кашля сообщил:
— Дэррена позавчера в последней клетке заперли. Вон там.
Амарель развернулся, предвкушая, что, быть может, избавится от кольца прямо сейчас, но голос сзади обрушился на него, как удар:
— Только идти туда не стоит. Дэррен-то скончался.
— Как… скончался? — не сразу смог ответить Амарель.
— А как люди умирают, любезный? Хворь какая-то приключилась. Сегодня утром Дэррена и не стало.
Амарель отступил. Вытащил нож, и лезвие блеснуло при свете факелов. Отрезать себе палец? А сумеет ли? С бьющимся сердцем Амарель опустился на колени, упёрся правой ладонью в пол, а в левой руке занёс нож.
— Ну-ну! — раздался громкий и укоризненный мужской голос, и порывом ветра у Амареля выбило нож из руки, а на стенах погасло два факела. «Нет!» — безмолвно закричал Амарель и оглянулся.
— А это для верности! — прибавила женщина, метнула в него сноп искр и попала в лоб. Голова Амареля взорвалась болью, он распростёрся на полу и лишился сознания.
Отныне пристанищем Амареля стала Башня Смерти. Как объяснил стражник, провожая его в крохотную комнатушку, в Башне держали особо опасных преступников. И никому не удавалось выйти отсюда живым, отчего Башня, стоявшая уже лет пятьсот, и получила своё название.
Едва за стражником закрылась дверь, Амарель взглянул в окошко под самым потолком. Оттуда был виден краешек неба, подсвеченный солнечными лучами.
И боль, запрятанная далеко внутрь, пришла снова. Амарель вспоминал, как летал по этому самому небу на спине дракона. Как свободно и весело было, какие планы он строил, и Сверну всегда в них находилось место.
А теперь его нет. Он больше не прилетит, не выручит. Не задаст вопрос с подвохом, не будет лежать рядом, позволяя чесать себе живот. Каждое воспоминание о драконе терзало виной — Амарель сознавал, что именно он привёл Сверна к гибели. Не надо было лететь в эту проклятую страну, не надо было выполнять этот проклятый приказ хана. Если бы Амарель только знал, как всё обернётся… Но он так хотел угодить Кальфандре.
Кальфандра! Она не помогла своему слуге. А ведь для того, чтобы исполнить её волю, Амарель пожертвовал всем — дружбой с Эсфи, любовью к Мэриэн, жизнью Сверна. И остался один, на обломках всего, что было его собственной жизнью, лишившись даже свободы. Возможно, когда-нибудь волшебство кольца испарится — но до тех пор Амареля могут отравить, как только Эсфи и Мэриэн отвернутся. А потом… что? Лабиринт Ужаса из-за того, что не привёл к богине Избранную?
Каждое утро Амарель просыпался в надежде, что всё это сон, рядом окажется дракон, и они в какой-нибудь пещере… Безнадёжно. Льющийся из окошка свет говорил, что всё явь. Амарель вспоминал Мархыса, его дочь Инфар и сына Кебека, замученных великих беев и сожжённых крестьян, даже эмегенов… всех, кого он погубил ради несбывшейся мечты. До рези в глазах Амарель всматривался в окошко, словно силуэт дракона вот-вот мог промелькнуть вдали.
Порой Амарель пытался молиться или петь гимны, но это не давало ему сил, только прибавляло тоски. Выпить бы чего покрепче, забыться хоть на время… но куда там.
