Юлия Латaынина - Сто полей

Ванвейлен невольно рассмеялся.

– А правда, что вы были наместником Иниссы?

– Да.

– И где хуже, – в Иниссе или здесь?

– Господин Ванвейлен, это удивительный вопрос. За такой вопрос половина наместников империи обрубила бы вам уши.

– Но вы принадлежите к другой половине.

Арфарра медленно пил из хрустальной, обсыпанной золотой пылью чашки коричневый отвар со склизкой пленкой, и золотые блестки от чашки отражались в его глазах. Он внимательно разглядывал своего молодого собеседника.

– И как вы стали наместником?

– Меня назначил наследник империи. Экзарх Харсома.

– А за что вас прогнали?

– За доклад.

– А о чем был доклад?

– Наследник Харсома – приемный сын государя. Сын чресел государя был сослан в монастырь восемь лет назад, за развратную жизнь и угнетение народа. Долгое время Харсома не имел при дворе соперников, но два года назад одна из наложниц государя очаровала его до того, что стала государыней Касией. Когда у государыни родился сын, она стала требовать от императора, чтобы ее годовалый сын был поставлен на место человека, который правит десятой частью земель империи и половиной ее денег. Молодая женщина не имела своих денег и не знала, как ей лучше сколотить свою партию. И вот она упросила государя построить новый дворец, и она раздала нужным ей людям подряды на строительство дворца. И они стали ее сторонниками, потому что от этого строительства они имели огромную выгоду и стали, вдобавок, соучастниками в ее преступлении.

– А вы?

– Я подал доклад о злоупотреблениях при строительстве. Этих людей сослали, и государыня вновь осталась без партии. А чтобы помириться с ней и доказать, что он к этому непричастен, Харсома подарил ей мою голову.

– А когда вы писали доклад, – вы думали о справедливости или о нуждах Харсомы?

– Побывав наместником Иниссы и советником короля, я отучился от слова «справедливость», господин Ванвейлен. Сухими руками пожар не тушат.

– А этот… первый государев сын… Из-за чего его сослали?

Глаза Арфарры сделались как у больного воробья.

– Господин Ванвейлен, мне неприятно рассказывать о тех событиях, так как я принимал в них участие на стороне экзарха Харсомы.

Ванвейлен помолчал.

– А экзарх Харсома – хороший правитель?

– Когда Харсома возглавил провинцию, матери варили старшего сына, чтобы накормить младшего, воды озер были заражены трупами… А сейчас провинция доставляет пятую часть доходов империи, занимая тридцатую часть ее территории.

– Разве только доходы делают страну счастливой?

– А что же?

– А что случится в провинции с человеком, который станет ругать экзарха?

– Вряд ли в Варнарайне найдутся люди, которые будут ругать экзарха. Он содержит десять тысяч шпионов, и эти шпионы рассказывают каждый день чудеса о Харсоме, и он выходит к простому народу и читает его жалобы. А когда какой-нибудь чиновник предаст его или обленится, он следит за этим чиновником, пока тот не совершит что-нибудь против народа, и карает его только за то, что было сделано против народа.

– Вы очень откровенны со мной, господин Арфарра.

– Вы спасли мне жизнь.

– Полноте, там были боевые монахи, – они не дали бы вас в обиду. Я всего лишь помешал драке.

– Я считал вас умнее, господин Ванвейлен. Это были монахи из свиты Даттама. Они не стали бы вмешиваться без его приказа, а он бы такого приказа не дал.

– Но ведь вы его друг!

– У Даттама есть только один друг, которого зовут Госпожа Алчность. Торговцу Даттаму не нужны горожане, которые будут его конкурентами. Торговцу Даттаму нужны рыцари, которые будут его покупателями и которые будут обирать крестьян, чтобы заплатить Даттаму за дивные ткани империи.

– Но он всюду обнимается с вами!

– Он делает вид, что я его друг, потому что за предательство друга можно выручить кучу денег, а за предательство врага не заплатит никто. Даттам не прогадал. Позавчера граф Най Третий Енот подарил ему право распоряжаться серебряными рудниками, – граф Най дорого меня оценил.

Арфарра помолчал и добавил:

– Извините, господин Ванвейлен, я, кажется, порчу ваши отношения с Даттамом, а между тем вам действительно не проехать без него в империю.

– А из-за чего, – спросил Ванвейлен, – Даттам стал монахом? Смирения у него меньше, чем волос у лягушки.

– Господин Даттам, – сказал Арфарра, – будучи девятнадцати лет, возглавил в провинции Варнарайн восстание Белых Кузнецов. Вешал людей сотнями и тысячами. Он, однако, был и тогда человек аккуратный и вел восстание, как предприятие, где в графе расходов – тысячи жизней, а в графе прибыль – императорская власть. Проиграл, ибо законы войны – не законы хозяйствования. Однако правительство помирилось с восставшими. Дядя Даттама стал наместником провинции, а Даттама едва не казнили и заставили постричься в монахи.

– Но это, – сказал Ванвейлен, – невероятно. Восставшая чернь… Разве мог такой разумный человек, как Даттам, надеяться на победу?

– Почему же нет, – сказал Арфарра. – Это только здесь, в королевстве, где сеньоры кормятся с седла и живут войной, народ не умеет бунтовать. А в империи люди, стоящие у власти, носят на поясе не меч, а печать, и восстания продолжаются годы и годы.

– А чего добивались Белые Кузнецы?

– Белые Кузнецы обещали, – едко улыбнулся Арфарра, – что, когда они завоюют ойкумену, они снова отменят «твое» и «мое». Тогда люди перестанут делиться на богатых и бедных, а станут делиться на избранных и неизбранных. Они обещали людям пять урожаев в год и всеобщее равенство, и раздавали своим последователям грамоты с обещаниями высоких чинов, и они убили больше народу, чем холера, и меньше, чем правительственные войска, и они считали, что в хорошо устроенном государстве не должно быть трех видов негодяев, как-то, – взяточников, сеньоров и торговцев.

Ванвейлен невольно улыбнулся. Давеча Даттам употребил эту же формулу, пугая своего собеседника убеждениями Арфарры, – видимо, фраза эта давно стала клише и характеризовала не столько обоих людей, сколько страну, из которой они были родом.

– Сдается мне, – сказал Ванвейлен, – что законы вашей империи не уступают в нелепости убеждениям ваших бунтовщиков.

Реакция Арфарры была немедленной. Его глаза угрюмо вспыхнули, и советник сказал:

– Господин чужестранец! Каковы бы ни были законы великой империи, – это дело или беда ее подданных, – и наша дружба окончится раз и навсегда, если вы еще хоть раз скажете что-то подобное.

Было уже заполночь, когда Ванвейлена отвели в предоставленные ему покои. Ванвейлен долго не спал, ворочался под шелковым одеялом, глядел, как лунные лучи пляшут в рисунках на стенах. Дело было не в том, что сказал ему Арфарра. Дело было в том, что королевский советник посадил купца за свой стол и стал говорить о вещах, о которых не говорят просто так.