К. Медведевич - Ястреб халифа

Меж тем, щенок очнулся и поднял головенку, пытаясь осмотреться. Это положило конец колебаниям Афли:

— Триста пятьдесят и ни динаром меньше! Это же чистокровный Умейя, в нем течет кровь Благословенного!

Однако один из басрийцев сказал:

— Чтобы носить за господином скамеечку и … — тут все захихикали, — … вставать скамеечкой по его приказу, родовитость не нужна.

— Я найду покупателя и на потомка Али, — усмехнулся его товарищ. — По рукам!

…Дуад так устал за день, что не сразу понял, что Афли уже нет рядом. Над ним возникло чье-то чужое лицо — широкое, с окладистой курчавой бородой. Потом его отвели в комнату, где на вытертом до ниток дешевом ковре сидело еще несколько мальчишек. Некоторые были совсем голыми, на ком-то из всей одежды оставалась только рубашка.

Дуад решил, что эти люди не знают, что он потерялся. Нужно попросить их отвести его в аль-каср, мама с сестренками уже наверняка там:

— О господин! Мое имя — Дуад ибн…

Сильная оплеуха припечатала его зубы к губам. Из носа и горящего рта потекло. Дуад застонал и залепил лицо рукавом. Человек с бородой оглядел его еще раз и вышел из комнаты, закрыв за собой рассохшуюся деревянную дверь.

…— Смотрите, смотрите, почтеннейшие, вот подлинный цветок для внутренних покоев!

Его вертели сильные цепкие пальцы, другие руки тянулись к его лицу и одежде. В комнате сидело много народу — в дорогих шелковых и парчовых халатах, с драгоценными камнями на чалмах. Один старик с длинной тонкой седой бородкой взял с блюда кусок халвы, поманил Дуада и сунул ему халву в рот. Мальчик послушно принял лакомство, а старик зачем-то задержал свои пальцы у него во рту — Дуаду пришлось облизнуть их губами, чтобы отодвинуться. Старик почему-то застонал, как от боли, а к Дуаду потянулись еще руки с кусками сладостей.

— Разденьте его, — и те же жесткие сильные пальцы принялись быстро снимать с него рубашку.

И тут где-то снаружи раздался грохот — видно, колотили в двери. Забряцало оружие, раздался топот кованых сапог. Люди в комнате вскочили с мест и закричали на других людей, в том числе на того мужчину с курчавой бородой, который бил Дуада.

Ковер, занавешивавший вход в комнату, отлетел в сторону, и на пороге показались воины в снежно-белых кафтанах и серых бурутах поверх кольчуг. Их было много, и те, кто был в комнате, вложили в ножны свои кинжалы. Из-за спин воинов вышел человек в шелковом кафтане цвета голубиного крыла. На нем не было кольчуги, а у пояса висела прекрасная джамбия с рукоятью из рога носорога. Посмотрев на Дуада, этот человек сказал:

— Именем повелителя верующих, я забираю этого мальчика.

И бросил к ногам курчавобородого звякнувший кошелек:

— Здесь триста динаров.

— Это грабеж! Мальчишка стоит больше!

И тут человек в голубином кафтане холодно улыбнулся:

— Возможно, это и так. Но скажи мне, почтеннейший, как ты сможешь распорядиться деньгами, если тебя повесят на площади за укрывательство сына мятежника?

В комнате повисла тишина, и курчавобородый лишь молча поклонился. Тогда человек с красивой джамбией сказал:

— Я знаю — здесь еще двое из Бени Умейя.

Из задней комнаты вывели голенького мальчика — ему было всего четыре года. Дуад утешал его, как мог, когда тот плакал и звал маму. Еще вывели высоченного Салиха. Салиху было аж одиннадцать, и на нем, как и на Дуаде, оставили одежду.

Человек с джамбией кивнул, и Салиха тут же начали связывать. Впрочем, к Дуаду и Ахфашу — так звали малыша — тоже подошли два воина с веревками. Ахфаш заревел.

— Я Дуад ибн Умейя! Куда вы нас ведете? — закричал Дуад, пытаясь вывернуться из рук воинов, скручивающих ему локти.

Он бестолково дрыгался в чужих сильных руках и все оглядывался на Салиха — тот-то почему молчит и позволяет вязать себя, словно барана?

Человек в голубином кафтане наклонился к нему, посмотрел в лицо и сказал:

— Туда, где тебе будет лучше, чем в рабстве, о сын рода Умейя.

Тут на голову Дуада надели плотный джутовый мешок, и больше он уже ничего не видел.

…Повозку трясло на камнях. Дуад попытался пошевелить занемевшими пальцами — стянутые веревкой грудь, локти и запястья сводило болью при каждом вздохе, а дышать было тяжело. Рот ему забили тряпкой, да еще и стянули его же поясным платком, а сверху надели все тот же джутовый мешок. Щиколотки ему тоже спутали. На дне фургона рядом с ним, видимо, еще кто-то лежал — тоже на боку, потому что Дуад явно упирался носом в чью-то спину, а при толчках заваливался на кого-то постанывающего и тихо плачущего. Со всех сторон слышались шмыганья и тяжелое дыхание. Похоже, что в этой повозке их было много.

Дуад слышал мерный перестук копыт и фырканье лошадей — фургон раскачивало и трясло на ухабах. Ехали быстро. Откуда-то справа доносился звук текущей воды. Слышались чьи-то голоса:

— Быстрее!.. Быстрее!.. Не успеете до рассвета к устью — придется караулить эту ораву еще целый день!

Дуад похолодел: он все надеялся, что сторожившие и приносившие им в подвал еду воины молчат и отводят глаза из-за чего-то другого. Теперь он понял — их везут к плавням Ваданаса, туда, где он впадает в озеро Джейхан. И у мальчика больше не оставалось никаких сомнений, зачем их туда везут. Дуад в отчаянии начал рваться в путах — совершенно бесплодно, впрочем.

…Топот идущих галопом коней слышался совсем ясно. Не одна лошадь — несколько, копыта дробно молотили в камни дороги. Топот поравнялся с их фургоном и Дуад про себя взмолился: «О Всевышний! Пошли нам помощь! Пусть эти всадники спасут нас! Пожалуйста, вы, те, кто едет мимо! Пожалуйста, спасите меня! Спасите нас! Спа-сии-и-те!!» По лицу у него давно текли слезы, мешок под щекой весь промок. Конечно, никто их не спасет. Глупость какая…

Топот прекратился.

Лошадь, которую явно осаживали удилами, заржала и замолотила копытами.

Фургон остановился следом, заржали кони, повозку тряхнуло. Кругом заорали и забегали:

— Эй! Эй! Что такое? Чего встали? Эй, а вы что тут делаете?!

Лошадь топталась совсем рядом с фургоном, звенело оружие:

— А ну проезжай! Пошел прочь, я сказал, грязный деревенщина! Проезжай, я ска…

Человек снаружи не успел договорить — что-то коротко свистнуло. И человек захрипел. Дуаду уже приходилось слышать такой хрип. Так выходит воздух из рассеченного горла.

— Бросай оружие! Шайтан!..

И тут Дуад похолодел. Потому что снаружи раздался голос, который он слышал раньше. В масджид. Нечеловеческий, звенящий бронзой голос:

— Кто вы такие? Куда вы направляетесь и что в этих фургонах?