Катарина Керр - Дни знамений

След завел его далеко. Только около полудня он обнаружил заблудшего красавца, породистого гнедого мерина с черной гривой и хвостом. Тот мирно пощипывал травку на берегу неширокой речки. Еле слышно прищелкивая языком, держа на вытянутой руке торбу с овсом, Родри стал по дуге подбираться к нему, рассчитывая подойти спереди. Мерин скосил на него недоверчивый глаз, но, заметив торбу, рысцой побежал навстречу и немедленно сунул нос внутрь, занявшись лакомством и не препятствуя Родри привязать длинный повод к своей уздечке.

– Столь великая покладистость с твоей стороны весьма радует, приятель. Ну, теперь подожди еще чуток, пока я тоже перекушу, и – домой!

Родри расседлал свою лошадь, дал ей покататься по траве, а затем отпустил пастись на привязи. Достав из седельной сумы лепешку и сыр, он улегся на травке над водой, любуясь медлительным течением. Расправившись с едой, посмотрел вверх по течению и тут же вскочил, выругавшись: примерно в четверти мили от него виднелась поросль кустарника – ничем не примечательная, если не считать того, что, подъезжая сюда, Родри ничего подобного не видел. Он перебрал в памяти приметы пути, но все сходилось: не было здесь прежде никаких кустов, а только очень ровный, пологий спуск, тянущийся до самого горизонта. Обман зрения? Ошибка? Поколебавшись еще немного, Родри дал волю любопытству и решился подойти поближе.

При ближайшем рассмотрении кусты оказались наиобычнейшим орешником, густым переплетом стволов, ветвей и молодых побегов; но под ним кто-то сидел на совершенно здесь неуместном дубовом пне, а еще Родри заметил, что орешник не колышется, хотя ветер дует не слабо. И солнце пригревало щедро, но кровь в жилах у Родри заледенела. Он замер, положив руку на серебряную рукоять кинжала, и вгляделся в тень под ветвями. Фигура, прильнувшая к дубовому пню, шевельнулась, и навстречу Родри, ковыляя, опираясь на клюку, двинулась древняя старуха, согбенная, закутанная в бурые лохмотья; седые пряди выбивались из-под черного платка. Остановившись в нескольких шагах, она взглянула на Родри слезящимися глазами.

– Доброго утречка, серебряный кинжал, – сказала она по-дэверрийски. – Далеко же тебя занесло от земли людей!

– Да и тебя тоже, добрая женщина.

– Я ищу свою дочь. Ее похитили, понимаешь? Искала я, искала, но нигде не нашла ее в родной стороне. Ее украли, увезли, мое дитя, мою единственную дочурку, а теперь хотят похоронить заживо. О, они готовят ей погребальные пелены, и как только закончат, так и погребут ее, живую…

– О чем это ты? Кто совершил такое?

Она лишь взглянула на него со слабой улыбкой, слишком точно рассчитанной, чтобы назвать ее безумной. Ветер взметнул ее космы, но масса кустарника за ее спиной не шелохнулась. Сердце Родри бешено билось. Он начал потихоньку отступать.

– Куда же ты, серебряный кинжал? – голос старухи стал мягким и манящим. – Я хочу дать тебе поручение!

Она шагнула к нему и вдруг распрямилась, стала выше ростом и предстала перед ним красавицей с косами цвета меда, с золотыми зрачками, в зеленом охотничьем наряде и замшевых сапогах. Родри вскрикнул и отпрянул, не решаясь повернуться к ней спиной, чтобы убежать. Чисто инстинктивно он вытащил меч из ножен; но как только сталь взблеснула, уловив солнечный свет, женщина яростно взвыла и исчезла, будто пламя задутой свечи.

Родри прошиб холодный пот. С минуту он просто стоял, уставившись на воду и дрожа; потом, не задумываясь о постыдности бегства, помчался туда, где паслись лошади.

Трясущимися руками кое-как оседлал своего серого, подхватил повод гнедого и, вскочив в седло, рысью помчался прочь, сожалея о том, что в степи нет хороших дорог и нельзя перейти в галоп. Но когда он завидел издали шатры и расхаживающих между ними воинов, товарищей своих, пережитый страх показался ему и позорным, и глупым, и он никому не рассказал о происшествии. Да и вообще, чем больше он впоследствии думал об этой истории, тем менее правдоподобной она казалась, и в конце концов он убедил себя, что просто уснул, убаюканный шумом воды, и увидел сон.

Два дня спустя, в последний день праздника, умерла Олдана. Родри шел по дорожке между шатрами, когда послышался пронзительный плач Инабриллы. Он прорезал привычный гомон лагеря, словно нож, и не умолкал, становясь все отчаяннее.

Уже и другие голоса присоединились к ней, рыдания и стоны разносились далеко. Родри добежал до шатра Олданы, раздвинул плачущую толпу у входа и вошел. Инабрилла, с распущенными и растрепанными волосами, рыдая, пыталась расцарапать себе лицо ногтями, две другие женщины с трудом удерживали ее. Олдана лежала на одеялах, широко раскинув руки, невидящие глаза были еще открыты.

Она болела так долго, что лицо ее, казалось, не стало ни бледнее, ни холоднее, чем при жизни, только рот был полуоткрыт да щеки запали. Малыш Фарен, прячась у задней стенки шатра, молча, широко раскрытыми глазами следил за тем, как его старший брат оплакивает умершую, подражая старшим, но не понимая сути. Родри взял детей за руки и вывел из шатра. Оплакивать и обряжать покойницу должны были женщины, а мальчикам полагалось быть среди мужчин.

Женщины уже собирались у шатра; мужчины разошлись по лагерю, гася костры, попадавшиеся им на пути. Потом все они сошлись на выгоне; там Родри нашел брата Олданы, Вилентиэля, и передал мальчиков на его попечение. Вилентиэль тихо поблагодарил. Калондериэль сидел на траве, ругаясь последними словами.

– Она же еще так молода! Ей бы жить да жить! Порой я не постигаю, чего хотят боги, как они могут хотеть – такого?!

– Они вообще непостижимы, – бросил сквозь зубы Родри. – Мне тоже тошно, поверь. Но меня сейчас больше тревожит судьба ее сыновей. Где их отец?

– Остался где-то на севере со стадами, во всяком случае, в последний раз его видели там. Но если ты послушаешь моего мнения, а не того, что разделяют все, так мальчикам будет лучше здесь, под опекой дяди, – лицо банадара скривилось в кислой гримасе. – Если повезет, мы отыщем их отца на зимних стоянках. Алардан нынче вечером завершится, и мы направимся на восток.

– На восток?

– К полям мертвых. Да, ты же еще не бывал там, верно? Дорога отсюда недалекая, и мы сможем доставить тело туда для сожжения, по холоду это проще, ведь правда?

Родри ощутил глухое беспокойство. Священные поля мертвых лежали прямо на границе Элдиса, в каких-то ста милях от Аберуина, где он некогда правил как гвербрет, совсем близко от тех мест, которые он считал родиной.

– Что с тобой? – спросил Калондериэль. – Ты побледнел…

– Я? Да что ты! Мне просто грустно оттого, что и Старшие братья иногда умирают молодыми. Давай поскорее завершим алардан, какие положено обряды выполним, и в путь. Чем скорее выступим, тем лучше.