Юлия Латынина - Колдуны и министры

– Конечно, прав господин первый министр.

И министр полиции Андарз крякнул и заметил своему соседу: «Несомненно, что я конфискую его коллекцию, а не он – мою».

Господин Мнадес, вовсе того и не желая, оказался в центре оппозиции. Он охотно соглашался с теми, кто считал, что нынче нарушены все принципы управления, и что в государстве не должно быть трех разновидностей разбойников, как-то – взяточников, землевладельцев и торговцев.

Мнадес страдал от обиды. Нан расчистил себе его же, Мнадесовыми, руками путь к власти, был почтителен. Теперь было ясно, отчего министр не принял его отставку полтора года назад: знал, знал негодяй и прохвост, что все реформы приведут к бедствиям и упущениям; и хотел свалить все бедствия и упущения на Мнадеса!

Мнадес стал противиться реформам, и только потом сообразил, что Нану того только и надо было!

Нан и министр полиции умелыми слухами и памфлетами разбередили народное воображение. Народ требовал казни Мнадеса и упразднения дворцовых чиновников. Министр полиции Андарз собрал через соглядатаев им же посеянное народное мнение и сделал к Государеву Дню доклад, и этот доклад был заключением к его собственному, как уверяли, памфлету о «Ста Вазах».

Господин Мнадес не знал, что делать, и каждый день молился. То ему казалось, что можно будет обойтись взаимной уступчивостью. То он спохватывался, что взаимной-то уступчивостью Нан его и стер в порошок… Он готов был ухватиться за любую соломинку.

– Посмотрите, какая нелепица, ваша светлость, – сказал как-то секретарь господина Мнадеса, поднося ему на серебряном подносе анонимное письмо. Письмо извещало, что господин Нан выследил и приказал доставить в столицу, с такими-то двумя стражниками, живого аравана Арфарру.

– Да. Это нелепица, если не ловушка, – сказал Мнадес. – Несчастный мученик давно мертв: надо это проверить.

Так-то, разумеется, чтобы проверить нелепицу, трое человек из внутренней дворцовой стражи встретили «парчовых курток» с Арфаррой у Полосатой Пристани и препроводили их во дворцовую тюрьму. «Парчовые куртки» обиделись и засуетились: на бумагах расписались трижды, и теперь уже вряд ли можно было защемить узника, если будет удобно.

Вечером два охранника, Изан и Дутта, зашли посмотреть на нового заключенного. Это был высокий старик, необыкновенно тощий, грязный и седой, в балахоне цвета унавоженного снега и с огромными желтыми глазами. Старик спросил у них воды помыться. Изан справился, есть ли у старика деньги или родня. Денег и родни не было.

Надо сказать, что раньше в дворцовой тюрьме сидели, можно сказать, все столпы государства, место стражника в ней стоило тысячу «розовых», – такие высокие были доходы от страждущих родственников, – и от несправедливости в ответе старика Изан чуть не заплакал.

– Ах ты негодяй, – вскричал он, – совсем всякую дрянь нам стали сажать!

Стражник Изан перевернул алебарду и хотел тупым кончиком побить старика, но стражник Дутта на первый раз его остановил.

– Невеселый у тебя товарищ, – сказал старик, – что у него, – с чахарским братом беда?

Изан замер: откуда этот колдун догадался про чахарского брата? А Дутта ответил:

– Да, беда. У него брат, знаешь ли, сделался мелким торговцем, привозил из Чахара соленую белоглазку. А недавно все крупные торговцы рыбой, из «красных циновок», сговорились и у всех четырех ворот белоглазку скупают не больше одного «единорога» за кадушку. Покупают втридешева, продают втридорога. Брат попытался продать сам: рыбу унесли, зонтик сожгли, а брата порезали.

– Говорят, – сказал Изан, – при Золотом Государе государство не давало в обиду мелких торговцев и само все скупало у них по справедливой цене.

– Это, значит, лучше? – спросил желтоглазый. Странное дело: он еще ничего не сказал, а как-то уже было немыслимо его ударить.

– Конечно, лучше, – сказал стражник Изан.

– Но ведь, – усмехнулся лукаво старик, – крупные торговцы платят серебром, а Золотой Государь, говорят, платил удостоверениями о сдаче товара, и на эти удостоверения потом ничего нельзя было купить.

– Все равно лучше, – сказал Изан. – Государь есть государь. Если он делает мне беду, то бескорыстно. А частному лицу на моей беде я наживаться не позволю.

Тут снаружи послышались крики. Захрустели запоры: в камеру вошел один из секретарей господина Мнадеса, управляющего дворца. Секретарь был в темно-зеленом кафтане на салатной подкладке, с черным оплечьем и в черных сафьяновых сапожках. В последнее время люди Мнадеса одевались, соблюдая традиции.

– Я, недостойный, – промолвил секретарь, глубоко кланяясь грязному старику с золотыми глазами, – имею честь служить при господине Мнадесе. Смею спросить: вас ли называют Арфаррой?

– Что? – Да, Арфарра, я, конечно, Арфарра, – сказал старик, по-особенному склабясь и вертясь.

Секретарь почтительно задумался.

– А не могли бы вы, – молвил он, – поведать мне о последней вашей встрече с мятежником Баршаргом?

– Могу, – вскричал старик, – очень даже могу. – Вскочил с места и взмахнул грязными руками:

– Значит так: он – на деревянном гусе; я – на медном павлине! У него волшебный меч, у меня – вот такая кубышка!

Старик повернулся и подхватил горшок с тюремной похлебкой. Грязный балахон хлопнул за спиной. По горшку словно пробежали голубые молнии.

– Он махнул мечом и прочитал заклинание! Тотчас же с неба слетели голубые листья, превратились в волков и накинулись на государево войско. Я, однако, прочитал заклинание и брызнул водой из кубышки, – тотчас посыпались желтые листья, превратились в мечи и стали сечь волков. Глядь, – те пропали, вся равнина вновь усеяна листьями. Тут он махнул рукой и произнес заклятия, – листья вспучились волнами, вот-вот затопит государево войско.

– Негоже! – крикнул я и взмахнул рукавом, – вся вода ушла ко мне в рукав. Тут я поднял кубышку и прочитал заклинание, – чернокнижника выворотило наизнанку и внесло ко мне в кубышку: одна голова гуся торчит наружу!

И старик поднял кубышку: из нее, действительно, точала голова живого гуся, поводила глазами.

– Я – к государю. «Эге! – говорит государь, – чего это у кувшина горлышко неровное?» «Неровное – так сравняю», – отвечаю я, – и одним ударом сношу гусю голову!

С этими словами старик выхватил у стражника алебарду и расколол алебардою горшок. Гусиная кровь так и брызнула секретарю в глаза, залила платье. Тут только секретарь сообразил, что это не кровь, а вонючая тюремная похлебка. Секретарь отпрыгнул, ругаясь, и выскочил из камеры.

В камере оба стражника упали на колени перед стариком:

– Яшмовый араван, – шептал Изан, стелясь по полу носом.