Маша Могильнер - Форменное безобразие

Итак. Юбка и простенькая рубашка Русланы были сложены у меня в рюкзаке. К счастью, она оказалась крупной женщиной, и ее одежда на меня налезла, что не могло не радовать. На мне же были надеты синие потертые джинсы, которые мне пришлось продрать в паре мест, для драматического эффекта, так сказать; вышеописанная футболка, при взгляде на которую даже летучие мыши теряли свою ориентацию и мои любимые ботинки, на толстой подошве. Голову я намочила, и с помощью нехитрых движений, соорудила прическу, с которой наверное не рискнула бы пойти и в самый продвинутый московский клуб. Общий облик дополняли глаза, густо обведенные черным карандашом, нашедшимся у Русланы, и коричневой помадой нашедшейся у меня.

После того как я явила себя миру, Руслана вздрогнула, а Людмил тихо зарычал.

— Знаешь, одно успокаивает, — сказал он мне, — что так люди одеваются только ради маскарада. — Я не стала его огорчать рассказами, что не только. Будем надеяться, что он не попадет на Манежку, когда там стайками вьется молодежь, и я в том числе.

Мы сели в уазик и поехали. Высадил он меня, аккурат за три домика до дома Зинаиды и поехал предупредить своих друзей, к которым я должна буду заявиться. Но я опережаю события.

Как и положено всякой ведьме, жила эта добрая женщина почти на краю деревни. Стоя перед калиткой, мне стало страшно, потому что… просто страшно и все. Но дело требует жертв, поэтому я нагло распахнула калитку и не обращая внимания на заливающуюся собачонку, зашла во двор и подошла к двери. Там, как водится все еще в большинстве деревней, было открыто. Я распахнула дверь с диким грохотом, по- моему я перевернула пустое ведро, но на тот момент я не шибко определяла какие разрушения, я несу этому дому.

Зинаида не успела выбежать на шум. Я обнаружила ее сидящей на стуле и смотрящей очередной телесериал. Вообще, эта бабка напомнила мне пресловутую булгаковскую Аннушку, которая разлила масло. Бегающие по сторонам глазки по сторонам, сухонькая старушенция, которая явно всех своих родственником загонит в гроб, и еще напоследок сделаем им какую нибудь гадость.

Увидев меня, она начала судорожно креститься и читать молитвы. В глубине души, я порадовалась произведенному эффекту, и начала свое представление.

— Хватит, — рявкнула я на нее, — садись. — Она попытавшись встать, плюхнулась обратно на стул.

— Все, пропала ты Зинаида, — я говорила громко и холодно, — спета твоя песенка. Я знаю, кто ты. И что ты делаешь. И почему скот пропадает.

Надо отдать ей должное, Зинаида мгновенно пришла в себя и начала ругаться на меня матом. Зачастила, я бы сказала. Пока она выплескивала на меня все те знания могучего русского языка, что поднакопила за долгую бурную жизнь, я думала, что из этой старушенции получился бы отличный рэппер. Во всяком случае, скорость ее речи поражала. Какой там Эминем, блин. Причем заметьте, это была не просто каша, а вполне отчетливые слова так хорошо знакомые с детства, каждому жителю нашей отчизны

Я решила ее не останавливать, а спокойно села на стул и начала потягиваться и всем своим видом демонстрировать: говорите, говорите, я всегда зеваю, когда мне интересно.

Зинаида поняла, что этим меня не проймешь и замолчала. Мне казалось, что я просто слышу, как у нее двигаются мозги. Сидит тут, в ответ не орет, речи ее не пужается. Вид какой-то странный, может и правда чего?

— Чавось это ты про меня знаешь? — наконец изволила спросить она. — Я ничего не делала и доказательств ни у кого нет. Не я это, а оборотни окаянные, пара выродков, что в лесу живут. К ним и иди, — за этой фразой последовала вторая порция речи, значительно расширившей мой словарный запас. Я даже подумала, что некоторые особо сильные обороты надо будет запомнить, чтобы при случае блеснуть при Гарике.

— Хорошо, давайте позвоним, — я раскрыла мобильник и стала делать вид, что звоню. Откуда же тетке знать, что абонент находился вне зоны действия сети. А мне за актерскую игру, давно надо было Оскар отдать.

— Алло, Мишенька. Здравствуй дорогой. Да, это я. Что там у нас с отпечатками пальчиков и ворсинками? Да, да, все правильно. Зинаида Михеева? Отлично. Выезжать? Может быть, если не поймет, я перезвоню. Что гражданка Михеева? — я повернулась к тетке, и меня стало ее немножко жаль. Такой перепуганный вид у нее был. — Ну что? — повторила я. — Я могу вас сейчас забрать, а еще лучше, рассказать вашим односельчанам, что вы не только режете скот, но и пытаетесь оклеветать честных людей. А это ведь статья. Неужели, вам в вашем возрасте хочется в тюрьму?

— Не губи, — бабка с такой прыткостью бросилась передо мной на колени, что я чуть не взвизгнула. — Я тебя прошу, все отдам, только не губи.

— Да, — я быстро пришла в себя и решила добить жертву, — а холодильник-то наверное забит мясцом, а?

Это стало последней каплей. Тетенька или бабушка, уж не знаю как ее назвать, начала бегать по дому и совать мне в руки какие — то купюры, золотые кольца. Короче, совсем мне противно стало от своего поступка.

— Послушайте, — я усадила бабку на потрепанный диван, — давайте так. Я вижу, вы женщина не плохая, — врать я всегда умела.

— Не плохая, — отчаянно повторила она

— Дурного не хотели.

— Не хотела, родимая, не хотела. Так, побаловаться, пошутить, — она заискивающе посмотрела мне в глаза.

— Значит так, решим. Вы ничего больше не делаете, никаких нападений на скот, разбрасывания медвежьей шерсти, слухов распускать. Ни-ни.

— Не буду, родная, — бабка начала отчаянно креститься, — вот те крест, не буду.

— Ладно, а я тогда помолчу. Но помните, я телефон свой оставлю Людмилу. Вот этот самый телефон, который можно с собой брать и в лес с ним ходить, — я показала ей мобильник. — И если не дай Бог, что…

— Все поняла, все поняла, спасибо. Ну, уж удружила старухе. А я так, пошутить, побаловаться. Думаю, весело будет, — тут она залепетала какую-то чепуху.

— Я пойду, — грозно сказала я, — но вы помните!!! И посидите дома дня три, не высовывайтесь, подумайте над своим поведением, — с этими словами я вышла.

Честно говоря, на душе было препогано. Вроде ничего плохого не сделала, а все равно. На улице было пусто, и я поспешила к большому синему дому, который мне описал Людмил. На стук вышла молодая женщина лет тридцати пяти. Увидев меня, она вздрогнула, но быстро взяла себя в руки.

— Ты, наверное, Маша? Хорошо, что Людмил предупредил, что ты будешь так выглядеть. А то бы я тебя точно не пустила, — она увлекла меня во двор. — Все в порядке? На тебе лица нет.

— Угу, — сказала я. Убейте, но не люблю я угрожать людям, показывать им власть свою и вообще. Елки-палки, ну что такое?