Елизавета Дворецкая - Лес на той стороне, кн. 1: Золотой сокол

– Уймись, воевода! – Дивина махнула рукой. Она хорошо понимала, отчего Порелют так волнуется. – Я вообще замуж не собираюсь. Знаешь сказку про лесную девицу, Земляничку? Вот и я, как та девица, – я своего рода не знаю, и пока не узнаю, мне замуж идти нельзя, а то вдруг жених моим братом окажется?[36]

Стать героем сказки про лесную девицу Земляничку ни один молодец не захочет. Дивина ушла, а воевода еще некоторое время стоял, глядя ей вслед, не замечая насмешливых взглядов кметей и посадских. Светило солнце, на поверхности реки играли блики, и лес на той стороне шелестел листвой, тысячами глаз вглядываясь в причудливый и сложный человеческий мир.

Глава третья

Добравшись до Полотеска, прямо на пристани Зимобор попрощался с купцами.

– Ты, если вдруг что, приходи к нам, – сказал ему на прощание Зорко. – Может, весной на Варяжское море поедем, ты бы нам пригодился.

Зимобор поблагодарил, и купцы больше не уговаривали его остаться. Они и сами понимали, что такой человек в их дружине не на месте. Зорко даже послал Костолома проводить его до княжьего двора, хотя детинец был хорошо виден от пристани.

В отличие от Смоленска, хотя и большого, но неукрепленного поселения, Полотеск был настоящим городом[37]. На мысу в излучине реки Полоты возвышалась крепость, со всех сторон защищенная водой. Еще сто с лишним лет назад здесь соорудили вал вдоль кромки холма, покрытый красной глиной с большими булыжникам. Внутри детинца жила знать двинских кривичей и сам князь Столпомир.

Внутри широкого княжьего двора шло настоящее сражение, но Зимобор вошел без малейшей тревоги. В эти утренние часы и в Смоленске все княжеские кмети были заняты упражнениями, и сам он столько лет следил, чтобы никто их не пропускал. Впрочем, ленивых было мало: любители в мирное время поваляться на полатях в первой же битве лягут уже навсегда – под землю. Кмети в стегачах и в шлемах, несмотря на жаркий день, рубились мечами и топорами, то один на один, то парами, то строй против строя. Десятники стояли в стороне, наблюдали, покрикивали, давали советы. В другом углу двора дрались врукопашную. Стоял крик, лязг железа, треск деревянных щитов, ругань, то радостные, то возмущенные, а то и болезненные вопли.

Зимобор постоял у ворот, невольно улыбаясь, словно попал после долгой отлучки в родной дом. Лица были незнакомые, а в остальном все точно так же, как в Смоленске. Даже выражения висят в воздухе те же самые – вон какая-то девушка в верхнем окошке выглянула, посмотрела и спряталась. Правильно, Избрана тоже всегда приказывала на это время свои окна закрывать наглухо.

– Эй, брат, где ваш сотник? – окликнул Зимобор ближайшего кметя, который, выскочив из драки, зубами выгрызал засевшую в ладони занозу от разбитого щита.

– А вон он! – Кметь шмыгнул носом, вытер рукавом мокрое лицо и кивнул куда-то в толпу перед крыльцом. – Требимир Озимич.

– Вон тот, рослый, со шрамом? – уточнил Зимобор, выискивая в указанном направлении кого-нибудь похожего на сотника.

– Не, пониже, седоватый, в рыжей рубахе. Углядел?

– Углядел, спасибо.

– А вежливый! – восхитился кметь и выплюнул наконец занозу. – На какой грядке такие растут, навь тебя заешь?

– Отсюда не видно.

Зимобор стал пробираться через двор к седоватому, одетому в рыжую рубаху, уже порядком вылинявшую.

– Жарко ему! – ворчливо выговаривал тот одному из молодых кметей, когда Зимобор подошел. – Когда голова пустая, то всякая мысль как родится, так из нее и испаряется. Если на голове есть подшлемник, то тоже испаряется, но медленнее. А если и подшлемник, и шлем, то от шлема мысль отскакивает обратно в думательную кость[38]. Понятно тебе?

– Понятно. – Провинившийся ухмылялся, покачивая в руке варяжский округлый шлем с полумаской, какие часто встречались у изборских и полотеских кривичей.

Зимобор улыбнулся: забавный дядечка, и весьма похож на смоленского десятника Смелобора, из отцовской ближней дружины. В это время сотник его заметил.

– Ну, чего тебе? – сразу спросил он. – Ты кто такой?

– Здравствуй, отец, да будет с тобой Перунова милость! – Зимобор поклонился. – Хочу в княжескую дружину поступить.

– Откуда? – Когда сотник заговорил, стало видно, что у него не хватает спереди двух зубов.

– Из смолян.

Скрывать это не было смысла: происхождение Зимобора выдавал и выговор, и узоры на одежде, и отделка оружия. Только вместо золотой княжеской застежки плаща у него теперь была простая, медная, подаренная за службу Доморадом.

– Почему ушел? – Сотник понимающим взглядом окинул его воинский пояс и сразу понял все, что количество и расположение накладок могло сказать разбирающемуся в этом человеку, заметил и «щитовую мозоль» на левой кисти, которая образуется от постоянного трения о край щита и которую «носят» все кмети, проводящие жизнь с оружием в руках. Такие без причины с места не срываются.

– С родней не поладил. Но невинной крови на мне нет, клянусь Перуном.

– Ну, давай, – предложил Требимир и окинул взглядом круг своих кметей. – Темняк… Нет, Хват, давай ты, что ли. А там посмотрим.

В общем, опытным взглядом сотник уже оценил, что за человек перед ним оказался, потому и выбрал ему в противники именно десятника Хвата. Хват, ровесник Зимобора, крепкий парень с белым, довольно красивым лицом, уже успел сегодня с кем-то подраться, был разгорячен и жаждал победы. Глаза у него блестели, русые кудри, слишком длинные, падали на лицо, и он возбужденно сдувал их с глаз. Зимобор расстегнул плащ и не глядя отдал его кому-то; плащ принял кто-то из младших, и чьи-то руки так же быстро взамен подали ему щит. Прикидывая на руке его вес, Зимобор вынул меч.

Хват, с боевым топором и щитом, сразу набросился на него, ударил с одной стороны, тут же с другой, пытаясь пробить, но Зимобор уверенно встречал его удары щитом. Тогда Хват унялся и стал осторожничать. Некоторое время они кружили, изредка обмениваясь ударами, хитря, стараясь заставить противника открыться. Но это Хвату быстро надоело, и он опять бросился, как ураган, стараясь оглушить Зимобора градом ударов, толкал щитом, чтобы заставить хоть на миг потерять равновесие. Но напрасно: пытался он бить выше щита или ниже, Зимобор успевал то поднять его, то опустить, отвести удар клинком, и уже не однажды ухитрился ударить Хвата краем щита. Сотник напряженным взглядом следил за его движениями и невольно восхищался их точностью и быстротой. Здесь был виден навык, вошедший в кровь.

Но щит Зимобору дали слабый, уже треснутый, и под градом Хватовых ударов он трещал все громче. От него отвалилась сперва одна доска, потом другая; поняв, что сейчас останется только с рукояткой и железным умбоном на ней, Зимобор с намерением поймал очередной удар и дернул; лезвие топора зацепилось и застряло в расколотой доске. Зимобор вырвал у противника рукоять топора вместе со своим щитом и отбросил в сторону. Теперь Хват был безоружен. Но сдаваться он не собирался и ловким приемом обвил свободной рукой руку Зимобора с мечом, поднятую для удара, бросил свой щит и вырвал у смолинца оружие. Теперь они могли бы продолжать бой врукопашную, но Зимобор, знакомый с этим приемом, освободившейся левой рукой выхватил с пояса нож и ударил Хвата в живот рукоятью.