Джо Аберкромби - Полмира

Над ней стоял человек с топором в руке. Ванстер с рынка.

Бренд издал звук, как кипящий чайник. Звук, который он прежде не издавал, и не слышал его от другого человека.

Он сорвался с той дорожки, как атакующий бык, и когда ванстер, выпучив глаза, повернулся, Бренд поймал его, сбил с ног, как северный шторм срывает лист, и изо всех сил врезал его в статую.

Они ударили по ней так сильно, что мир, казалось, закачался. Так сильно, что грохот зубов Бренда отдавался у него в голове. Так сильно, что статуя переломилась в талии, и верхушка пыльными кусками упала на траву.

Бренд, может быть, услышал бы сдавленный стон ванстера, если бы кровь в его черепе не громыхала, как Мать Море в день бури, ослепляя и оглушая его. Он сжал голову ванстера обеими руками и вдарил ею по мраморному пьедесталу, дважды, трижды, четырежды. Куски камня летали, пока череп врага не стал смятым, изломанным и сплющенным, и тогда Бренд бросил сокрушенного ванстера на дорожку.

Колючка плюхнулась в фонтан, ее лицо было неестественных цветов, кожа бледная как воск, и исполосована кровью, и ее разорванные щеки, рот и шея были заляпаны черным.

— Назад! — завизжал кто-то. Старик в золоченой кирасе с блеском пота на лице. Он держал за шею императрицу Виалину, приставив украшенный драгоценностями меч к ее горлу, но клинок был для этого слишком длинным.

— Я герцог Микедас! — взревел он, словно имя было щитом.

Но имя это просто имя. Губы Бренда скривились, и он сделал шаг вперед, рычание в его горле было горячим, как огонь дракона, и он начал раскидывать трупы со своего пути.

Герцог убрал меч от шеи Виалины и направил качающийся клинок в сторону Бренда.

— Я предупреждаю тебя, стой…

Императрица схватила его руку, укусила и выкрутилась, когда он закричал. Он поднял меч, но Бренд уже набросился на него, снова издав тот звук, тот визжащий, пронизывающий, булькающий звук, уже не думая о том, чтобы делать хорошее, или о том, чтобы стоять в свете, или о чем угодно еще, кроме того, как разломать этого человека своими руками.

Меч коснулся его головы и отскочил от плеча. Может он и порезал его, а может и нет, Бренду было наплевать. Его руки плотно, словно закрывшийся замок, сжались вокруг герцога. Тот был большим человеком, но Бренд однажды выдержал вес корабля на своих плечах. Он поднял герцога Микедаса в воздух, словно тот был сделан из соломы.

Он сделал четыре шага, топая по темному газону, поднимая герцога все выше и выше.

— Ты не можешь… — завизжал герцог, а потом Бренд далеко швырнул его. Герцог перевалился через каменные перила. Казалось, он завис там на миг, на фоне темного неба, изумленный, все еще с мечом в руке. Его визг превратился в булькающий кашель, и он, молотя руками, рухнул с глаз долой.

— Боже, — прохрипела Виалина.

Далеко внизу раздался хруст, когда ее дядя ударился о землю. Потом сильный грохот.

Потом тишина.

Долги и обещания

Колючкины глаза открылись, было темно.

Темнота за Последней Дверью?

Она попыталась двинуться и задохнулась от боли.

Ведь единственное, что хорошо в смерти, это прекращение боли, разве не так?

Она почувствовала бинты на лице, вспомнила удар, когда нож герцога Микедаса пробил ее рот, и угрюмо застонала. Рот у нее пересох, как старые кости.

Она покосилась на полоску света, неловко сдвинула одеяло и медленно, очень медленно опустила ноги. Все тело было в синяках, избито, и все пронзали уколы острой боли. Она застонала, попытавшись переместить вес на левую ногу, боль вспыхнула в бедре, поползла в спину, и вниз через колено.

Колючка спрыгнула и зашаркала, хватаясь за стену. Боги, какая боль в ноге! Но когда она сморщилась от этого, боги, какая боль пронзила ее лицо! А когда хныкнула, боги, как заболела грудь, и горло, и глаза, когда из них потекли слезы. Она добралась до той полоски света, света под дверью, и открыла ее ладонью.

Двинулась вперед, закрывая одной рукой больные глаза, словно смотрела на слепящее солнце, хотя это была всего лишь одинокая свеча. Толстая свеча с воткнутыми в воск длинными заколками, украшенными драгоценными камнями. Она увидела осыпавшуюся штукатурку, упавшую одежду, длинные тени на досках, темные изгибы на смятой кровати…

Она замерла. Темнокожая спина, голая спина, двигаются стройные мышцы. Она услышала тихое ворчание, женский голос и мужской, вместе, и тут Колючка увидела бледную руку, скользнувшую по той спине. Длинная, увечная рука, с иссохшей ладонью и одним обрубком пальца на конце.

— Ух, — прохрипела она, широко раскрыв глаза, и голова женщины дернулась назад. Черные волосы на ее лице, шрам через верхнюю губу, через щель которого виден белый зуб. Сумаэль, и под ней Отец Ярви.

— Ух. — Колючка не могла идти дальше, не могла вернуться назад. Она уставилась в пол, пылая от боли и смущения, пытаясь сглотнуть, но чувствуя себя так, будто в ноющей дыре ее рта уже больше никогда не будет слюны.

— Ты проснулась. — Отец Ярви сполз с постели и влез в свои штаны.

— Проснулась? — Хотела спросить она, но вышло только «Ух».

— Быстро в кровать, пока нога снова не начала кровоточить. — И министр обнял ее рукой — с его помощью она стала двигаться, подпрыгивая, обратно к темному дверному проему.

Колючка не смогла удержаться и глянула через плечо, когда они переходили через порог, и увидела, что Сумаэль вытянулась, обнаженная, словно ничего не могло быть более естественным, и искоса глядела на нее прищуренными глазами.

— Болит? — спросил Отец Ярви, опустив ее на постель.

— Ух, — проворчала она.

Вода полилась в чашку, ложка застучала, когда он что-то там смешал.

— Выпей это.

На вкус было более чем омерзительно, и ее порванный рот, распухший язык и пересохшее горло запылали от напитка, но она заставила себя допить, и по крайней мере смогла говорить после этого.

— Я думала, — прохрипела она, пока он поднимал ее ноги обратно на постель, и проверял бинты на бедре, — вы поклялись…

— Я приносил слишком много разных клятв. И должен нарушить некоторые, чтобы сдержать другие.

— Кто решает, какие вам нужно сдержать?

— Я держу свою первую. — И он сжал пальцы своей здоровой руки в кулак. — Отомстить убийцам своего отца.

Она начинала засыпать.

— Я думала… вы отомстили… давным-давно.

— Некоторым из них. Не всем. — Ярви натянул на нее одеяло. — А теперь спи, Колючка.

Ее глаза закрылись.

— Не вставай.

— Ваше сиятельство…

— Бога ради: Виалина. — У императрицы осталось несколько царапин на щеке, но больше не было никаких следов того, как она поцапалась со Смертью.