Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки - принц-регент

— Ладно, — сказал я, — кое-что есть, иногда в самом деле срезали углы, кто их только и придумал…

— Те и придумали, — пояснил он, — у кого нет коней, которым дороги не нужны. Покажешь? Думаю, сторгуемся. Мне много не надо, но желательно то, чего у нас нет.

— Хорошо, — сказал я, — сейчас принесу.

Он посмотрел оценивающе.

— Сейчас? Или завтра к вечеру?

— Думаю, — ответил я скромно, — минут за десять управлюсь. Самое долгое — четверть часа.

Он оглядел меня испытующе.

— Ты говоришь так, будто и ты допущен… Или тебе дадено.

— Скорее, дадено, — согласился я. — Так дадено, что еле удрал. А они догоняли и еще додавали от великой щедрости…

Он хмыкнул.

— Ну тогда это не наши давали. От наших бы не удрал.

— Ваши понастойчивее?

— И убедительнее, — добавил он. — Хорошо, подожду. Мне самому интересно.

В свое время я нагреб у горных эльфов всяких волшебных вещей целый узел, но разобрался только с клеткой, меняющей размеры, в ней и сейчас уменьшенный до размеров муравья пленник, да еще Зеркало Наблюдений, как называют эльфы, но я убедился, что перемещаться через него можно тоже, хотя есть свои рогатки. Правда, еще и волшебная раковина, можно призвать корабль-призрак, но пока к ней даже не притрагивался.

Все остальное больше похоже на украшения, чем наверняка и являются в первую очередь, но я чувствую всеми фибрами исходящий от них тревожный и манящий аромат магии, этому уже научился, но самому до всего доискиваться нет ни сил, ни времени, а самое главное — навыка. Это чтобы не сказать честнее, дескать, мозгов не хватает.

Через четверть часа я камнем пронесся до знакомого уступа, брякнулся с силой, чуть не обрушив его в бездну, перетек в человечье тело и прихрамывая пошел в мастерскую.

Кузнецы встретили меня заинтересованными взглядами, понятно, Гарнец уже рассказал о предполагаемой сделке, я прошел гордый и смиренный мимо наковальни и горна в его пещерные апартаменты.

Он окинул меня оценивающим взглядом.

— Ух ты… В самом деле принес или, так сказать, передумал по дороге?

— Тогда бы зачем спускался так далеко? — возразил я.

Он ухмыльнулся.

— Мне уже сказали, что ты можешь крылышками, крылышками… Но не по-птичьи, а как демон, что многим не нравится. Мне, кстати, тоже.

— Крылышки тоже устают, — напомнил я. — Однако новости, как погляжу, у вас быстро разносятся. Хотя про святость Целлестрина узнал только-только!

— А мне его святость нужна? — возразил он. — Неча голову забивать хламом.

Я вытащил из нашитых карманов серьги и две брошки, разложил по столу, показывая их в выгодном свете.

— А это зачем?

— Проверь, — посоветовал я.

Он поглядывал с недоверием, понимает, что принес не все, лучшее припрятал, даже если еще не знаю, что там лучшее, но вытащил из дальнего ящика шкатулку из черной бронзы, если это бронза, осторожно повернул ключик в замочке и тут же отпрянул.

Крышка с мелодичным щелчком поднялась. Из шкатулки пошел золотистый свет, высветил широкий квадрат на своде, а внизу почти сразу серьги и обе броши засветились синеватым огнем.

Над ними медленно возник некий купол, похожий на прозрачный мыльный пузырь, расширился и заиграл цветными разводами. Над серьгами нежно-голубой, над брошками золотистый, но над одной с примесью недоброй багровости, похожей на пролитую кровь.

Гарнец сглотнул слюну и сказал как можно небрежнее:

— Ну… вообще-то… что-то есть. Могу взять на переплавку.

— На переплавку? — переспросил я. — Нет уж, лучше эти серьги я своему коню повешу. И обе броши на грудь. У него грудь широкая, могу вообще всю мою коллекцию повесить.

Он перехватил мою руку.

— Погоди, давай договоримся. Это совсем не ценные штуки, но я, как гостю, сделаю для тебя скидку и скую хороший панцирь!

— Не пойдет, — сказал я. — Выбирай одну, но за полный доспех. И чтоб зимой в нем было тепло, а летом прохладно!

Он охнул.

— Разве такие бывают?

— Ты сумеешь, — заверил я. — Разве не так?

Он всмотрелся в меня с новым интересом.

— А ты откуда знаешь? Эта догадостность в тебе от паладина?

— Чутье, — ответил я скромно. — Скорее, от Бобика. Так как? Мы с ним делимся. Он интеллектом и чутьем, я ветчиной и жареными гусями.

Он тяжело вздохнул.

— Ладно, за серьги и вон ту брошь. В ней какая-то очень сильная магия…

— За пару серег, — сказал я. — Зачем тебе брошь, ты вроде бы не женщина?

— А если я и серьги носить не собираюсь, — ответил он, — то мне их и покупать нельзя?

— Ого, — сказал я, — а я-то думал, здесь мужской монастырь!

Он сказал невесело:

— Мужской. Но магия этих серег позволит очищать металл от примесей. Понимаешь, не руду, а уже готовый металл!.. А это потруднее. Что еще могут, не знаю, но остальное не так важно…

— Тогда брошь тебе ни к чему, — сказал я решительно. — Ты кузнец и оружейник или кто? Настоящий мужчина не распыляется.

Он подумал, тяжело вздохнул.

— Ладно, чего не сделаешь для… почетного гостя? Может быть, ты и человек вообще-то хороший, хотя не умеешь себя показать, а все свинья свиньей… Хоть и себе в убыток, но хозяева должны быть гостеприимными, Господь потом возместит мне убыток.

Он сграбастал серьги, как мне показалось, достаточно поспешно, пока я не передумал, так что у меня осталось впечатление, что я продешевил, но по его лицу заметно, думает то же самое, а это значит, сделка состоялась на взаимовыгодных условиях, когда ни одна из сторон не получила явного преимущества.

Глава 15

Возвращаясь из преисподней рудокопов, кузнецов и оружейников, хотя до самих рудокопов еще не спускался, я обнаружил в большом зале монахов такую огромную толпу, какую вряд ли удавалось согнать и на капитулы.

Меня заметили сразу, у одних на лицах сразу появилось выражение неодобрения, у кого сдержанное, у кого ярко выраженное, кто-то смотрит вообще с негодованием, но некоторые — с одобрением и даже тайным восторгом.

Поляризую общество, мелькнула мысль. Хорошо это или плохо? Похоже, моя роль в нейтрализации темной тени не перевешивает отрицательный эффект от порхания в виде гигантского нетопыря, да еще с холодной жабьей кровью.

Ко мне протолкался юркий Смарагд, сказал, живо блестя глазами:

— Вы так вовремя, брат паладин!

— Я всегда вовремя, — сказал я скромно, — особенно к обеду. А что я чуть не пропустил?

— Изгнание, — прошептал он горячо. — Такого у нас не было почти сотню лет! Потому все и пришли.