Надежда Мамаева - Дропкат реальности, или пособие для начинающего шулера (СИ)

Ваурий слушал причитания всерадетеля, в то время как молчаливые слуги маскировали его лысеющую макушку монаршим венцом, и размышлял, что сколь бы ни был лично ему неприятен этот человек, но он — владетель умов человеческих, наверное, даже в большей мере, чем официальный правитель. Ибо власть духовная порою сильнее власти закона, и с этим приходится считаться.

Император уже давно оценил силу влияния церкви и понимал, что смещение, а тем паче казнь нынешнего всерадетеля может зародить смуту и волнения в умах людских. Мятеж, конечно, будет подавлен, но брожение — вернейший способ пошатнуть как монархию, так и неприкосновенность границ. Поэтому‑то, хоть и внимал он донесениям великого инквизитора, но все ж таки решительных шагов не предпринимал.

Всерадетель же, поняв, что его чаяния не возымели успеха, укоризненно замолчал.

— Твое мнение я выслушал. Можешь быть свободен, — императору надоел визитер, о чем он явственно сообщил, и хоганов дланник поспешил воспользоваться возможностью удалиться.

Вассария чувствовала себя еретиком, которого пытаются впихнуть в 'железную деву', так любимую некоторыми палачами. Клеть из стальных обручей, вшитых в чехол из ткани. Кто придумал назвать ее вердугадо? Нижняя юбка, словно здоровенный церковный колокол — такая же объемная и неподъёмная, пристегивалась к лифу, что вклинивался своим острым мысом в волны ткани, словно киль фрегата в морской вал. Лиф же настолько сильно сдавливал ребра, что любой вдох казался девушке сущим мучением.

— Потерпи еще немного, — Эрден с силой затянул шнуровку и застегнул вверху фиксирующий крючок. — Все.

Илас, участвующий в процедуре одевания в качестве стороннего зрителя, критически осмотрел платье, которое полагалось надеть поверх вердугадо и корсета.

— Не влезет. Затягивай сильнее! — его вердикт вызвал сдвоенный стон и палача, и еретички.

Леш, хрупающий яблоком в углу, от комментариев воздержался.

— Ты уверен, что это лучший план? — Васса попыталась отговориться от сомнительной участи быть расплющенной корсетными ребрами.

— Не лучший, а единственный, — поправил Эрден, берясь вновь на шнуры корсета, как кучер за вожжи. — Поехали, выдох!

Илас, засучив рукава рубашки, подошел к дознавателю:

— Давай вместе!

Мужчины в четыре руки начали шнуровку по новой. После того, как результат работы был зафиксирован, и Вассе вновь разрешили дышать, с первым же глотком воздуха девушка выдала прямую цитату из приснопамятной книжки. Общий смысл сказанного был примерно: чтоб вас… на… в, и между…

Мужчины, не ожидавшие столь бурного выражения благодарности, опешили, Леш аж подавился яблоком и зашелся кашлем, на этот раз исключительно гастрономического свойства.

Илас, отойдя чуть подальше (для лучшего обзора и безопасности — вдруг лицедейка решит помимо слов благодарности еще какую‑нибудь увесистую награду преподнести, в виде метко пущенного ночного горшка, например), изрек:

— Теперь влезет.

Блондин слегка переоценил возможности девушки: наклоняться Васса теперь не могла, как и нормально дышать. Вытянув руки вперед, она шагнула в верхнее платье, которое мужчины услужливо распахнули перед ней. Целомудренная шнуровка на спине переходила в ряд потайных крючков на юбке. Клеть, железная клеть с бархатным чехлом, внутри которой живой человек. Передвигаться в такой — большое искусство, а делать это изящно — умение, отточенное веками, передаваемое по наследству через голубую кровь. Васса об этом слышала, но все прелести великосветского наряда прочувствовала на своей шкуре только теперь. Девушка с завистью посмотрела на то, как споро одевались мужчины: Илас поверх рубашки накинул жилет и камзол, Эрден же и вовсе ограничился парадной овертуникой, правда, расшитой золотой нитью. Леш, облаченный в тапперт, лишь накинул капюшон.

— И мы вот так просто заявимся в зимнюю резиденцию, на прием? — лицедейка была полна сомнений.

Илас тоже чувствовал себя неуютно, учитывая то, что за ним, благодаря чаяниям отца, велась охота по всей империи.

— Ну, во — первых, мы идем не совсем на прием. Наша цель — личная аудиенция у его императорского величества Ваурия. И, в отличие от голословных обвинений в адрес всерадетеля, у нас есть свидетели, — Эрден кивнул на Леша, — а также доказательства — письма и кулон. Ваурий должен будет что‑то предпринять.

— Ну, да, отправить нас на эшафот, — проворчал Илас.

— А ты предлагаешь всю жизнь провести в крысячьей норе? — морозный голос Эрдена отрезвил начавшего закипать блондина, но Илас просто так не сдавал позиций:

— Это нам бегать. Ты‑то чистенький… иди, живи, как и прежде.

— Не могу.

— У дознавателей есть совесть, которая гнетет?

— Нет. Просто нужно либо разрубить этот узел, либо постепенно всерадетель затянет свою удавку не только на наших шеях, но и на всей империи с Ваурием во главе.

— Значит, эшафот, — обрубила Васса, загасив уже не в первый раз начавшийся спор. Оппоненты оного перебрали все аргументы, вплоть до кулаков: в тот раз победил Эрден, но фингал сошел быстрее у Иласа.

Друзья, больше не говоря ни слова, вышли из комнаты и направилась по лестнице к выходу.

В честной город Эфоп четверка путников прибыла накануне вечером, пройдя с две сотни лин по лихославскому тракту, и расположилась в одном из трактиров средней руки. Не бедняцкие кварталы, но и не элитная ресторация с нумерами. В таких местах останавливались солидные обозники, купцы, вельможи с маленьким титулом и не сильно толстым кошельком. В общем, публика не изысканная, но и не дно нижнего города. В оную весьма успешно влился и прибывший квартет.

Карета, запряженная четверкой гнедых, уже ждала друзей, таких разномастных, но бесхитростных в своем стремлении. Вассария, вышедшая на крыльцо последней, окинула спутников взглядом. В голове девушки невольно промелькнула мысль: 'Она — словно бубновая, многоликая дама, Леш — юркий, неискушенный валет, Илас — горделивый король, смотрящий на все происходящее в профиль, с надменной уверенностью, Эрден — туз, который един в двух лицах: может быть и единицей и одиннадцатью. Не хватает только десятки, и будет роял флеш, наивысшая из комбинаций. Причудливо судьба тасует колоду карт из людских судеб, однако…'

Кучер, и не подозревавший о том, какие думы посетили прелестную головку юной фьеррины, лениво лузгал семечки, но как только услышал, куда нужно доставить постояльцев, лихо взмахнул кнутовищем и, описав широкую дугу в воздухе, ударил по лошадиному крупу в оттяг, подгоняя то ли себя, то ли лошадей пронзительным свистом. Кони понесли с места, и карета полетела вперед, подскакивая на ухабах ошалелым зайцем.